Люси не удержалась и подошла к окну. Открыв створки, она выглянула наружу. На мостовой стоял высокий молодой человек примерно ее возраста, с большими карими глазами, самыми приветливыми и веселыми, которые она когда-либо видела, кудрявый и длинноволосый. При виде ее он прекратил пение, снял шляпу и низко поклонился.
— День добрый, госпожа, — сказал он.
— День добрый, — ответила Люси, кутаясь в покрывало, единственную одежду, которую она впопыхах набросила на себя, предварительно удостоверясь, что оно не слишком прикрывает ее великолепные округлые плечи.
— Надеюсь, вам понравилась моя песня, госпожа?
— Исполнено было славно, сэр.
— По крайней мере, она произвела желанное действие и привела вас к окну.
— Так вот почему вы пели!
— А для чего же еще?
— Так вы меня знаете?
— В этом городе все наслышаны о красоте госпожи Люси Уотер.
— Вы мне льстите, сэр.
— Нет, льстить — это значит хвалить не от чистого сердца. Но сколько вас ни хвали, хвала все равно не будет чрезмерной, а значит, льстить вам невозможно.
— Вы, должно быть, англичанин? Он поклонился.
— Я рад, что вы считаете меня таковым. Эти голландцы такие зануды. В обжорстве, любви к женщинам и сплетням они нам не пара.
— Представления не имею, сэр, насколько вы талантливы за столом, за сплетней или в…
— Кто знает, может быть, я смогу за один день продемонстрировать свои способности во всех трех упомянутых областях.
— Вы очень дерзки!
— Этим мы и отличаемся от голландцев. Может быть, на море нам за ними и не угнаться, но надо быть англичанином, чтобы дерзить в подобных делах.
Люси невольно вскрикнула — незнакомец перемахнул через парапет, а секундой позже его длинные, тонкие пальцы — белые, холеные, унизанные перстнями — вцепились в подоконник.
— Вы упадете, негодник вы этакий! — Она протянула руку, и он, смеясь, влез с ее помощью в окно, что само по себе было делом нелегким, поскольку окна здесь были крохотные — футов в шесть высотой.
Пока Люси тянула вверх незваного гостя, покрывало соскользнуло с плеч, чем оба остались весьма довольны: он — потому что смог убедиться в ее красоте, она — потому что смогла продемонстрировать ее.
— Вы могли разбиться, — с упреком сказала она.
— Падения из окна маловато, чтобы убить такого крепкого мужчину, как я.
— И все из-за глупой проказы.
— Награда стоит этого маленького неудобства. Я убедился, что языки не врали, и госпожа Люси Уотер — без преувеличения красивейшая женщина в Гааге.
— Я должна отослать вас обратно. Не следовало приходить сюда таким образом. Я даже боюсь подумать, что скажет полковник Сидней, увидев вас здесь.
— И все же я рискну навлечь на себя неудовольствие полковника.
— Вы слишком смелы, молодой человек.
— Полагаю, смелость — это достоинство. Без такого рода качеств мне никак не обойтись.
— Должна вас предупредить, что полковник Сидней — очень высокопоставленное лицо.
— Я с ним знаком и целиком разделяю ваше мнение о нем.
— Так вы не боитесь?..
Он положил руки ей на плечи и, на мгновение прижав к себе, поцеловал губы, шею и груди.
— Это уже чересчур, — пробормотала Люси.
— Чересчур мало, согласен с вами.
— Это просто непереносимо!
— Чему бывать, того не миновать.
— Сэр… как посмели вы врываться в мою комнату подобным образом?
— Как я посмел? А что мне оставалось делать, если вы — прекрасны, а я — мужчина, если вы услышали мое пение и протянули мне руку помощи, если уже увиденное мною заставляет меня желать увидеть все, если я уже поцеловал ваши губы и вкус их будет неотступно преследовать меня?
— У меня есть любовник.
— Я предлагаю вам кое-что получше, чем он.
— Да вы наглец!
— Скорее сладострастник — в этом грехе признаюсь.
Люси старалась устоять перед этим натиском, но что она могла поделать? Полковник Сидней ее вполне устраивал, но этот молодой человек выделялся из всех, виденных когда-либо раньше; высокий, стройный, сильный, он мог взять ее силой, и она, пожалуй, была не против, чтобы он сделал это, но он этого не делал, хотя и держался так самоуверенно. Он не собирался брать ее силой, поняла она, потому что знал, что она сама долго не продержится. Глаза его источали негу и страсть, и с такой нежностью ей еще не приходилось сталкиваться. В его манерах проступала какая-то ясность и легкость, которые были сродни ее лени, по чувственности он, казалось, ей не уступал. Ровесник Люси, не отмеченный печатью красоты, он обладал не просто отменной внешностью, а чем-то большим; короче говоря, он был самым очаровательным мужчиной, которого ей доводилось встречать.
Люси вновь подала голос:
— Вам следует отдавать себе отчет, что полковник Сидней сочтет за величайшее оскорбление ваше вторжение сюда.
— Следует ли нам умолчать о том, что я забрался сюда с вашей помощью?
— Я вовсе не собиралась вам помогать. Я просто хотела спасти вашу жизнь. Я боялась, что вы упадете.
— Благодарю, вы спасли мне жизнь, Люси. Как я могу вас отблагодарить?
— Тем, что без шума и скандала уйдете, пока полковник не вернулся и не обнаружил вас здесь.
— И это награда за мои муки, за тот смертельный риск, на который я пошел, чтобы оказаться возле вас?