Принц-странник

– Я не боюсь смерти, Чарлз. Если я о чем-то и жалею, умирая, то только о своем мальчике. Чарлз, будь ему отцом.

– Хорошо, я сделаю все, что в моих силах.

– Мой маленький герцог Вильгельм. Он такой серьезный мальчуган.

– Можешь не волноваться, я буду за ним присматривать.

Она лежала, едва дыша, на подушках, глаза ее устремились на брата.

– Чарлз!.. Чарлз!.. Тебе нельзя быть здесь. Ты король!

– Я так мало видел тебя, Мэри. Как же я могу покинуть тебя теперь?

– Недолго нам оставаться вместе. Я была груба с женой Джеймса, Чарлз.

– Не думай об этом сейчас.

– Не могу не думать. Мне бы так хотелось быть более доброй. Она была хорошей фрейлиной, и вообще, она хорошая девочка, только я в своей гордыне…

– Знаю, знаю. Тебе казалось, что для Стюартов никто не может быть достаточно хорош.

– Ты дружен с ее отцом, Чарлз.

– Да, он хороший друг. Я неплохо отношусь и к его дочери тоже.

– Признай ее, Чарлз. А еще… дай понять матери, что я сейчас чувствую. Однажды и ее дни подойдут к концу. Не дай Бог ей чувствовать себя так, как я сейчас. Это ужасно, не любить кого-то и даже на смертном одре не иметь возможности ничего переменить в своих отношениях с этим человеком.

– Я постараюсь все переменить, Мэри. Не думай больше об этом. Я поговорю с мамой. И Энн Хайд узнает, что в конце концов ты стала ее другом.

– Спасибо, Чарлз! Спасибо тебе, мой милый брат.

Он ее уже не видел, вытирая слезы, катящиеся по щекам. Ей принесли причащение, и она с готовностью приняла его.

После этого, откинувшись на подушки, она тихо умерла.

Рождество в Уайтхолле было печальным, и подошли к концу приготовления к возвращению Генриетты-Марии и ее дочери во Францию. Филипп настоятельно требовал провести свадьбу как можно скорее.

Вскоре после смерти Мэри король пригласил мать на аудиенцию. Лицо его было жестким, и Генриетта-Мария заметила знакомую упрямую складку возле рта.

– Мама, – сказал он без вступительных церемоний, – я пригласил вас, чтобы вы признали жену Джеймса как вашу невестку.

Королева плотно сжала губы.

– Это приказание мне крайне затруднительно выполнить.

– Тем не менее вы это сделаете, – сказал король.

Она смотрела на него и видела упрямого мальчишку, затащившего в постель деревянную палку и упорно отказывающегося расстаться с нею, но сопротивляющегося не со слезами, как большинство детей его возраста, а с торжественной серьезностью человека, знающего, что однажды он станет королем. Он смотрел на нее тогда так же, как сейчас, и сейчас он говорит: «Тем не менее вы это сделаете». Она вспомнила, что сильно зависит от него и что ей следует уступить. Он вовсе не собирался унижать ее и наслаждаться победой, ему всего лишь нужен мир в семье.

– Доказано, – сказал он, – что сплетни о бедняжке Энн совершенно не соответствуют действительности. Джеймс любит ее, у них есть ребенок, провозглашенный мною наследником короны. Осталась одна формальность – ваше признание их брака.

Генриетта-Мария по-прежнему молчала.

– Ввиду того, что имело место ранее, – вновь заговорил Чарлз, – вам необходимо примириться с ней в присутствии всего двора. Мы и без того слишком невезучи, чтобы продолжать наносить раны друг другу, когда мы впервые за долгие годы собрались вместе. Мэри осознала это раньше нас, и на смертном одре плакала от того, что причинила боль Энн Хайд. До вашего отъезда из Уайтхолла состоится еще одна аудиенция, на которой Джеймс представит вам жену. Вы поприветствуете ее и сделаете это со всей полагающейся любезностью. Я не хочу, чтобы вы разъехались, так и не помирившись друг с другом.

Генриетта-Мария склонила голову: она была разбита. Но она умела достойно проигрывать – по крайней мере, на глазах посторонних, и когда Энн Хайд подвели к ней во время приема, она заключила ее в свои объятия и нежно поцеловала, словно между ними не было неприязни.

На следующий день они уехали во Францию. Пока корабль рассекал волны штормового моря, в душе Генриетты подспудно нарастал протест: не против угрозы смерти, которую сулили бушующие волны, а против предстоящего замужества с Филиппом, ставшим для нее чужеземцем.

Поездка в Англию стала водоразделом между детством и юностью. Она это осознавала и страшилась того, что готовил ей грядущий день.

От качки в душной каюте тело покрылось испариной, и в какой-то момент ей показалось, что она вовсе не на корабле, а порхает как бабочка от одной сцены к другой, и всегда рядом неотступно следуют два брата: Людовик и Филипп. Филипп обнимает ее и лукаво подсмеивается над ее верой в его любовь, а Людовик отворачивается и страстно смотрит то на мадам де Суассон, то на мадам де Бовэ, то на Олимпию и Марию Манчини – и множество других прекрасных и роскошных женщин. Он отвернулся от нее, он отказался с нею танцевать, и ей страшно от того, что Филипп хочет ею завладеть.

– Чарлз! – кричит она. – Чарлз! Спаси меня, разреши мне остаться с тобой!

Чарлз где-то близко, но она не может видеть его, и крики о помощи не достигают его ушей.

А потом голос матери сказал: