Принц приливов

— Пусть это тебя не беспокоит, — сухо сказал я. — Стоит ли бояться ненастоящего тренера?

— Ни капельки не боюсь, — вызывающе бросил мальчишка.

— А знаешь, почему не боишься?

— Что тут страшного?

— Так я тебе объясню. Просто ты никогда всерьез не играл в футбол. Если бы играл, то знал бы, чего надо бояться. Но ты мечтаешь быть спортсменом, Бернард. По какой-то неизвестной идиотской причине ты хочешь этого больше всего на свете.

— Похоже на то, — пробормотал он.

— Если ты научишься атаковать и уворачиваться от моих атак, то осенью уже будешь в команде. Это я тебе обещаю.

— Том, по-моему, вы забываете про свой вес и силу, — вмешалась доктор Лоуэнстайн.

— Мама, не лезь, — взмолился Бернард. — Ты же ничего не понимаешь в футболе!

— А теперь, Бернард, помоги мне убрать со стола. — Я встал и начал складывать вазочки из-под десерта и кофейные чашки. — Потом ложись спать, тебе надо отдохнуть как следует.

— Не собираюсь мыть тарелки, — заявил мальчишка. — У нас для этого есть горничная.

— Вот что, сынок, чтобы больше я такого не слышал. И пожалуйста, впредь — никаких наездов на меня или на мать, как сегодня за ужином. Бери посуду и шевели задницей в сторону кухни.

— Том, вообще-то Бернард у себя дома. Завтра придет горничная.

— Замолчите, доктор. Пожалуйста, замолчите, — устало произнес я и пошел на кухню.

Пожелав Бернарду спокойной ночи, я вернулся в гостиную и ощутил безграничное одиночество этой гармонично обставленной и патологически упорядоченной комнаты. Здесь все было дорогим, но каким-то обезличенным. Даже портрет Герберта изображал некий идеалистический образ, а не самого человека. Вудруфф вдохновенно водил смычком по скрипке, и, хотя холст не передавал ни глубины, ни настроения знаменитого музыканта, зритель ощущал восторг от игры маэстро. Доктор Лоуэнстайн молча подала мне рюмку коньяка. Раздвижная стеклянная дверь на террасу была открыта, и Сьюзен вышла туда. Я сел, вдыхая запах «Хеннесси». Напиток манил меня своим ароматом. Я сделал первый глоток. Жидкость потекла по горлу — мягкая как шелк и обжигающая.

— Вам понравилось шоу Бернарда и Сьюзен? — поинтересовалась доктор Лоуэнстайн.

— И часто вы даете такие представления? — вместо ответа осведомился я.

— Нет. Обычно мы стараемся не замечать друг друга. Но всегда пребываем на грани. Даже наша вежливость и та убийственна. Если нам приходится обедать или ужинать вместе с сыном, у меня даже аппетит пропадает. Знаете, Том, тяжело, когда тебя ненавидит единственный ребенок.

— А при Герберте он тоже так себя ведет? — поинтересовался я.

— Отца он боится и редко устраивает выходки вроде сегодняшней. И потом, Герберт вообще не терпит разговоров за столом.

— Это почему же? — удивился я.

Сьюзен улыбнулась и сделала большой глоток из своей рюмки.

— Семейная тайна. Семейная церемония. За ужином Герберт предпочитает отдыхать. Он слушает классическую музыку, снимая напряжение рабочего дня. Вначале я ссорилась с ним, но постепенно привыкла. Мне это даже стало нравиться, особенно когда Бернард вошел в стадию подростковой агрессии.

— Надеюсь, вы забудете, как в присутствии вашего сына я велел вам замолчать, — обратился я к ее темному силуэту. — Можете сказать, что я зарвался в чужом доме. И добавить, чтобы я вымыл посуду, а потом убирался отсюда и больше не появлялся.

— Зачем вы просили меня замолчать?

— Мне нужно было хотя бы частично восстановить контроль над Бернардом, а вы могли все испортить. Вам же невыносимо смотреть, как кто-то цепляет вашего отпрыска.

— Бернард очень ранимый мальчик. Я видела его лицо, когда вы ему грубили. Ему очень легко причинить боль.

— Мне, доктор, это тоже не доставило удовольствия. Десять минут мы с ним играли без правил. Мне самому не понравилось. Терпеть не могу мальчишеские капризы.

— Он такой же избалованный, как отец. Я знаю, что задело Бернарда. Он увидел приятельские отношения между нами. Герберта бы это тоже злило. Муж привык отвергать моих друзей. Он вел себя с ними презрительно и с таким утонченным хамством, что я перестала звать их к нам в дом, да и сама перестала их навещать. Герберт окружил себя блистательной плеядой собственных знакомых. Я тоже общаюсь с ними, но урок усвоила четко. Сходиться с людьми, вводить их в близкий круг позволено только Герберту. Вам это не кажется странным?

— Нет, — ответил я. — Семейные отношения, только и всего.

— У вас с Салли так же?

Я заложил руки за голову и некоторое время разглядывал тусклые пуговки звезд, которые едва пробивались сквозь зарево над Манхэттеном.