Принц приливов

Сьюзен Лоуэнстайн задерживалась. Я облюбовал в гостиной кресло с подголовником и сел, разглядывая панораму Центрального парка. Солнца уже не было видно, оно готовилось упасть в Гудзон, находившийся у меня за спиной. Из духовки по квартире разливался аромат жареного барашка. В венецианском окне я созерцал собственное бледное отражение, подсвеченное антикварными люстрами из примыкающих комнат. В наступающих сумерках окно одновременно стало зеркалом и сказочным пейзажем встречающего темноту города. Уставшее солнце завладело одним зданием, целиком окрасив тысячи его благодарных окон в тона кораллового рифа, но потом заскользило вниз, гася окно за окном. Тем временем город сам превращался в неугомонную огненную птицу. Он стряхивал последние капли заката и в торопливом экстазе становился гигантским светильником, лишенным всякой симметрии. Нью-Йорк казался сотворенным из стеклянных магических свечей, молний и мерцающих углей. Красота этой светогеометрии и причудливых меняющихся очертаний не только усиливала закат, но даже украшала его.

— Я безбожно опоздала. Приношу все мыслимые извинения, — обратилась ко мне Сьюзен Лоуэнстайн, входя в гостиную. — Задержалась в больнице. Трудный пациент. Надеюсь, вы нашли бар?

— Я ждал вас.

— Мясо пахнет божественно.

Сьюзен подошла к креслу.

— Теперь я хочу услышать, как вы хаете Нью-Йорк. Давайте, ругайте его прямо сейчас, когда город раскрывает перед вами все самое лучшее.

— Вид, конечно, потрясающий, — согласился я. — Просто мне не доводилось видеть Нью-Йорк таким.

— Я наблюдаю это каждый вечер и не перестаю восхищаться.

— Этот дом будто специально построили, чтобы наслаждаться закатами, — с искренним восторгом заметил я. — Знаете, доктор, у вас с мужем изумительный вкус и чертова пропасть денег.

— Мама, — послышалось сзади.

Мы обернулись.

Нашему взору предстал Бернард в полном футбольном облачении. Впрочем, не совсем; он стоял в носках — плотных шерстяных носках футболиста. Новенькие бутсы, сверкающие наклейками против скольжения, парень держал в руках. В этом странном освещении Бернард казался еще выше. Он утратил привычный облик, словно родился для какой-то новой жизни, о которой прежде и не мечтал.

— Полная экипировка футболиста. Тренер Винго принес.

— Боже милостивый, — только и смогла вымолвить потрясенная Сьюзен.

— Мам, тебе что, не нравится? Тогда исполняй привычный репертуар. Скажи, что я в этом не смотрюсь. Кстати, все подходит, кроме шлема, но тренер Винго пообещал, что шлем подгонит.

— Доктор Лоуэнстайн, хочу представить вам вашего сына, отважного нападающего Бернарда. Его называют «Игроком с берегов Миссисипи»[124] за то, что его длинные передачи всегда непредсказуемы. Он обожает нижние подачи и предпочитает сражаться на своей территории.

— Если отец увидит тебя в этом наряде, он сразу же со мной разведется, — заключила мать нападающего Бернарда. — Сынок, ты должен дать мне слово, что никогда не покажешься в этой форме перед отцом.

— Но, мам, тебе-то она как? Как я смотрюсь?

— Непривычно, — засмеялась она.

— Показ окончен, — вмешался я. — Бернард, иди переоденься к ужину. Еще каких-нибудь сорок минут, и мы будем пировать как короли. Кстати, ты сегодня упражнялся с гантелями?

— Нет, сэр, — ответил мальчишка, тяжело дыша от злости на мать.

— Попробуй выжать семьдесят пять фунтов. Думаю, ты вполне готов к этому.

— Да, сэр.

— И когда мы сядем за стол, называй меня просто Томом. От официальностей за ужином у меня пища не переваривается.

— Ты выглядишь очень непривычно, Бернард, — повторила Сьюзен. — Я вовсе не хотела тебя обидеть. Мне надо немного привыкнуть. Ты такой… свирепый.

— Ты считаешь меня свирепым? — обрадовался Бернард.

— Да, в тебе явно есть что-то от сильного зверя.

— Спасибо, мам, — крикнул Бернард и понесся по восточным коврам к себе в комнату.

— Порой комплименты имеют странное свойство, — задумчиво произнесла доктор Лоуэнстайн. — Налью-ка я нам чего-нибудь выпить.

Ужин проходил угрюмо, хотя поначалу все было неплохо. Бернард говорил преимущественно о спорте: о своих любимых командах и игроках. Мать недоуменно глядела на него, словно видела впервые. Она задала несколько вопросов о футболе и обнаружила такое впечатляющее невежество, что на время я даже утратил дар речи.