Несколько месяцев подряд мать не знала покоя. Она снова и снова перелистывала мятые, заляпанные масляными пятнами номера «Гурме» (ведь основным местом их чтения была кухня), что-то помечая своим круглым кокетливым почерком. Ужин стал поводом для ее импровизаций и экспериментов. Мать внимательно просматривала внушительную коллекцию рецептов, внося в них едва заметные изменения. Часть компонентов одного блюда она добавляла в другое, стремясь улучшить или обострить вкус. Постепенно мать дошла до мысли о создании собственного кушанья, яркого и оригинального. Рецепт создавался на основе ее богатейшего воображения и точных, хотя и ограниченных познаний по части различных продуктов и их свойств. Все четыре конфорки газовой плиты работали едва ли не круглосуточно; кухня дышала зноем; голубые лепестки пламени неутомимо нагревали кастрюли и сковородки, где рождались бархатистые соусы и подливки, липнущие к ножу, как масляная краска. Весь апрель и май из-под крышек вырывались терпкие запахи мозговых косточек, дурманящие ароматы куриных ножек, и все это было сдобрено всевозможными травами и овощами с нашего обширного огорода. Все запахи сливались в один. Уже на подходе к дому мой нос начинал улавливать кухонный дурман. Одни кушанья имели золотисто-коричневый цвет и приятный аромат, другие были белыми, воздушными и резко пахли. А варенные особым образом головы угря отдавали… болотом.
В июне мы помогали отцу ловить креветок и возвращались уставшими, обожженными солнцем и очень голодными. Едва мы выпрыгивали из грузовичка, в ноздри тут же ударял запах материнских кулинарных фантазий и мой пересохший, просоленный рот мгновенно наполнялся потоками слюны. Путь к дому превращался в галерею ароматов, для обозначения которых в моем словаре не хватило бы слов. А мать, раскрасневшаяся и вспотевшая от кухонного пекла, напевала какую-нибудь песенку своих родных мест и лучилась тщеславным счастьем. Ни до, ни после я не питался так обильно, как в те месяцы. За лето я вырос на три дюйма, а мое мальчишечье тело потяжелело на десять фунтов. Все это благодаря тому печальному факту, что мать не являлась членом Коллетонской лиги.
В конце июня мать усердно трудилась над блюдом, которое горделиво называла «большим летним сюрпризом». Она завязала знакомство с мясником из местного «Пигли-вигли»[95], и тот отдавал ей потроха и прочие части мясных туш, обычно не считавшиеся съедобными. Члены семьи Винго стали первыми коллетонцами, кто отведал «сладкие хлебцы», приготовленные по рецепту из «Гурме».
Отец занял свое место во главе стола. Мы с Люком ополоснулись в душе, переоделись и тоже сели. Саванна внесла из кухни кастрюлю со «сладкими хлебцами» и, улыбаясь во весь рот, стала накладывать их на отцовскую тарелку. Отец мрачно взглянул на незнакомое блюдо и ткнул вилкой. В это время к нам присоединилась мать. Глядя на отца, можно было подумать, что он совершает ритуал, готовясь вкусить внутренности священного животного и через них узнать какие-то тайны. Мать вся светилась от гордости. Забыл добавить: на столе стоял букет свежесрезанных роз.
— Лила, что это такое, черт побери? — спросил отец.
— «Сладкие хлебцы» в сливках и вине, — ответила довольная мать. — Обрати внимание на подливу. Французский соус Винго.
— А по-моему, это никакие не хлебцы, а дырка калькуттской шлюхи, — заявил отец.
— Как ты смеешь говорить подобные вещи за столом, да еще при детях? — возмутилась уязвленная мать. — Здесь тебе не твоя лодка. Я не потерплю у себя в доме рыбацкий жаргон. И потом, ты даже не попробовал «хлебцы», а уже хаешь.
— Это вообще не хлеб, Лила. Мне плевать, как это называется у жалких лягушатников. Я всю жизнь ем хлеб и прекрасно знаю все его сорта, включая разные кексы, печенья и бисквиты. Это и близко с хлебом не лежало.
— Серость! Я вышла замуж за дремучего простака, — рассердилась мать. — Это, мой дорогой, название блюда из говяжьих зобных желез.
— Послушай, милая. Я не желаю есть какие-то говяжьи потроха вместо нормальной пищи. Ты знаешь, я никогда не привередничаю. Но уже три месяца ты кормишь меня разными штучками-дрючками, я устал от них.
Изумленный Люк поддел вилкой свой «хлебец».
— Мама, так это что, бычьи яйца?
— Нет, конечно. И ты, Люк Винго, тоже последи за своим языком. По-научному это называется «вилочковая железа». Она находится у коровы внутри.
— Понятно, что внутри. Но где? — поинтересовался я.
— Сейчас не помню, — быстро нашлась мать. — Но точно далеко от хвоста. В этом я абсолютно уверена.
— Где моя обычная порция красного мяса на ужин? — Отец отложил вилку. — Всего-навсего. Такая малость. И жареная рыба сгодилась бы, и креветочное пюре с подливой. Эти потроха даже ниггеры есть не станут. Даже собаки. Где Джуп? Иди сюда, Джуп. Сюда, малыш.
Джуп дремал на стуле. Тогда мы еще не знали, что это последний год его собачьей жизни. А пока он поднял свою дружелюбную морду в серых пятнах и тяжело спрыгнул на пол. Джуп осторожно приблизился к отцу. Глаза пса были подернуты молочной пленкой, сам он дрожал от сердечных червей[96], которые его и доконали.