Принц полуночи

Он двинул вперед ферзевую пешку. Она сосредоточенно уставилась на доску. Не нужно было много времени, чтобы понять, что она бросила вызов опытному игроку, однако ходы его были столь необъяснимы, что ей было трудно оценить его способности. Гостиница постепенно погрузилась в темноту, и только их свеча одиноко проливала озерцо света на стол, за которым они играли, заставляя фигуры отбрасывать на доску длинные тени. В перерывах между ходами Сеньор откидывался на спинку стула, сложив руки на груди, с совершенно спокойным видом. Она начала думать, что они равны по силе. Когда она начала успешно двигать фигуры по своему плану, его игра убыстрилась, ходы стали еще более непонятны, — верный знак того, что он запутался. Она упорно развивала атаку, пока не загнала его в подстроенную ловушку.

— Шах, — сказала она.

Он наклонился вперед, облокотясь на стол.

— Мат, — пробормотал он, делая ход ладьей. Ли осела на стуле.

— Мы, дряхлые старики, должны не упускать победу, если только можем, — сказал он извиняющимся тоном.

Ли прикусила губу.

Он взглянул на нее, мечтательно подперев щеку рукой, и улыбнулся.

— Тебе не хватает опыта. Солнышко. И ты слишком практична, чтобы нельзя было разгадать ход твоих мыслей.

Ли взглянула ему в глаза. Ее словно огнем обожгло. Впервые ощутила она физически его присутствие: его тело, небрежно отдыхающее на стуле, его руку, свободно лежащую на столе. Пламя свечи подчеркивало резкий изгиб его бровей, золотилось на ресницах.

После сосредоточенной игры этот взгляд, полный мечтательности и затаенной страсти, застал ее врасплох. Ли вспыхнула. Она чувствовала себя непривычно беззащитной. Она представила, как бы могла им увлечься в другое время и в другом месте; вот он повернулся и бросил на нее страстный взгляд — на балу, полном шумного веселья: молча и выразительно дал почувствовать, как соблазнительны необдуманные поступки.

Запретные мечтания. Безумная радость, романтические порывы. Полуночная скачка с королем разбойников: и жизнь, и сказка — одновременно.

Она бы пошла за ним. Она едва сдерживала слезы, молча вопрошая: «Почему ты не пришел раньше? Почему ты не пришел, когда я еще могла любить?»

Его чуть заметная улыбка пронзала ее, ранила своей нежностью, точно волшебный звук, дрожащий в ночной тиши, — сердце едва могло это вынести.

Она чувствовала, что стоит над обрывом, что край его осыпается у нее под ногами — как легко сорваться с него! Она села прямее, скривив презрительно губы.

— Так какую награду вы хотите, месье? — спросила она.

С.Т. не сразу понял ее. Он наблюдал, как она огорченно ссутулилась, досадуя на свое поражение. Неужели она и в самом деле вообразила, что сможет победить его, маленькая тигрица?! Как она очаровательно хмурилась, как серьезно сражалась за шахматной доской!

Он хотел улыбнуться и сказать «поцелуй», он почти уже сказал это, но увидел холодную презрительную усмешку, с которой она произнесла эти слова, и почувствовал всю ее бессмысленную жестокость, беспомощность. Минута духовной близости прошла. Он увидел, что им снова играют, снова над ним издеваются, искажая, как в кривом зеркале, лучшее, что у них было.

Торговая сделка. Осквернение. Намеренное желание унизить его.

Губы его сжались.

— Ничего. — Он резко отодвинул стул и поднялся. — Прикажите приготовить вам комнату на ночь. Я лягу во дворе.

Ли видела, как он оперся о притолоку двери, чтобы не потерять равновесие, когда поворачивался. Дверь захлопнулась.

Подперев голову рукой, она смотрела на стол, едва не рыдая.

Пусть он шутит с ней. Пусть флиртует, говорит о любви обращается с ней, как с падшей женщиной… все, что угодно. Только пусть не смотрит на нее с такой пронзительной нежностью.

Не сейчас. Не сейчас. Никогда.

Старая кобыла тихо стояла в стойле, уткнув нос в пустую кормушку. При свете сальной лампы С.Т. погладил ее уши, опираясь плечом о стену из вулканического камня. Она чуть кивнула, потрогала губами кормушку и вздохнула.

Он провел рукой по ее затуманенным глазам, пытаясь заставить моргнуть. Он подумал, что сейчас она еще немного видит, но через месяц-другой усиливающаяся болезнь сделает ее совершенно слепой.

Он пригладил ей гриву.

— Что с тобою будет, cherie[46], — тихо спросил он. — Кто возьмет слепую кобылу? — Он потер ее тощую холку. — Проклятье… проклятье… проклятье… кому нужна жалкая развалина — все, что осталось от разбойника? Не ей. О нет. — Он прижался к плечу лошади, положив руку ей на плечо. — Это так трудно.

«Я хочу любить ее, а она плюет на меня. Она в меня не верит».

Он нахмурился, поглаживая неухоженную чалую кобылу. Лошадь почесала голову о край кормушки.

— Ну что мне с этим делать, а? — пробормотал он. Он осторожно положил руки на спину лошади. Быстрым движением подтянулся и перебросил ногу, хватаясь за гриву, когда закружилась голова. Он чуть не упал на другую сторону. Долгое время он сидел, обхватив ее шею, как ребенок на своем первом пони, уткнувшись в длинную гриву.

Лошадь стояла неподвижно, упираясь всеми четырьмя ногами, помогая ему. Сидя на ней верхом, С.Т. медленно выпрямился.