Я не искала имя Николаса в интернете и не смотрела ни на одно его фото. Это было бы подобно нахождению у горячей печи со свежим ожогом – слишком больно.
Моя сестра складывает руки на груди.
– Лгунья.
Хорошо, она права. Дело в том, я не хочу
Но… мы не всегда получаем то, что хотим. Большую часть времени этого не происходит. Как говорила моя мама, когда мы были маленькими?
Мне нужно точно знать, что между мной и Николасом все кончено.
Я не единственная, кто заплатил за это. Несмотря на то, как все это закончилось, я знаю Николаса и каждый дюйм его души. Я знаю, что его чувства ко мне были настоящими – каждое прикосновение, каждая улыбка.
Я представляла, как он будет сожалеть, когда узнает, что я не предавала его. И верю, что если бы он мог что-то изменить, то изменил бы. Уверена, что он хочет этого так сильно, как не хотел ничего в своей жизни.
Но мы не можем изменить того, кем являемся – ни королева, ни принц, ни девушка из Нью-Йорка.
Как он сказал мне однажды… королевская власть – это навсегда.
Оператор фокусирует камеру на пустом подиуме, где королевский герб выгравирован на блестящем дереве. Я не узнаю богато украшенный задний фон: два окна с тяжелой цветочной драпировкой, между которыми висит портрет родителей Николаса. Это не «Гатри-Хаус», скорее всего, это одна из комнат дворца или еще одной недвижимости, о которой он мне рассказывал, но не имел возможности показать.
За камерой слышится болтовня, вспышки фотокамер, а затем Николас поднимается по подиуму. Воздух покидает мои легкие болезненным махом, а комок в горле мешает сделать вдох.
Но выглядит Николас ужасно.
Синий костюм прекрасно на нем сидит… эти широкие плечи, сильные руки, горячая, великолепная грудь. Но щеки впали, а под глазами круги.
Он выглядит… грустным.
И это опустошает меня. Потому что, несмотря на то, как это все закончилось, он заслуживает быть счастливым. Я очень сильно этого для него хочу.
Генри садится в кресло справа от Николаса, опустив голову на руку, опираясь локтем на стол. Он тоже выглядит уставшим. Там и Саймон на одном из стульев, и я вспоминаю о Франни.
Она, наверное, прозвала меня Сбежавшей Сучкой.
– Народ Весско, – начинает Николас, доставая стопку белых карточек из кармана, – мы через многое прошли вместе, вы и я. Вы отмечали день моего рождения вместе с моей семьей, – уголок его губ нервно поднимается, – говорят, что некоторые вечеринки были довольно шумные. Вы видели, как я делал первые шаги, как проходил мой первый день в школе, поездку на моем первом коне. Кстати, его звали Король.
Николас прочищает горло и опускает глаза, отчего его темные волосы спадают на лоб.
– Вы скорбели вместе с Генри и мной, когда мы потеряли родителей. Наша боль стала вашей. Вы учили нас, утешали нас, держали в своих объятиях, будто мы были вашими детьми, что действительно так. Вы видели, как я окончил университет, проходил военную службу. Я стремился сделать все, чтобы вы мной гордились. Чтобы стать мужчиной, лидером и принцем, которого вы заслуживаете.
На мгновение он смотрит на карточки в своих руках, и тяжело сглатывает.
– Мама о многом мечтала, как и все матери для своих детей. Она хотела, чтобы наша жизнь была наполнена смыслом, достижениями… и любовью. Любовь моих родителей была настоящим чудом, вы все видели это. Они были предназначены друг для друга. И вы, как и моя бабушка, Ее Величество Королева, ждали не особо терпеливо, – Николас дарит скромную улыбку, и в толпе слышится эхо хихиканья, – что я найду такую любовь.
Кажется, что его сейчас стошнит. Он сжимает челюсть, будто пытается удержать слова. Затем он смотрит в камеру и хмурит брови.
– Сегодня дни ваших ожиданий подойдут к концу. Я расскажу вам о монархии, о моем будущем с женщиной, на которой женюсь.
Я прикусываю щеку изнутри. Я не могу это сделать… Боже, с чего я взяла, что смогу это посмотреть?
– Она хотела бы быть здесь со мной сегодня, но… обстоятельства… сложились так, что это невозможно. – Он проводит рукой по своим темным волосам, потирает затылок, таращась на карточки в руках.
– Итак, я объявляю, что я… что я… – Он запинается, а я теряю возможность дышать.
Он не двигается несколько секунд, не говоря ни слова.
А после… смеется. Резкий и горький звук раздается, пока он сжимает свой нос и качает головой.
– Я – лошадиная задница.
Элли подпрыгивает со своего кресла.
– Я знала! Это же как в Джерри Магуайере! Он – Джерри Магуайер, а ты – его вторая половина!
Потом он продолжает.