Принц Лестат

– Я вовсе не презираю тебя, Голос, – сказал я вслух. В пустой каменной клетке голос мой звучал неестественно глухо. – И никогда не презирал. Я виноват лишь в одном – в том, что не знал, кто ты. Ты мог бы и сказать мне, Голос. Мог бы мне довериться.

Но он ушел. Ушел в какую-то другую часть великого Сада Зла – и, вне всяких сомнений, не с добрыми намерениями.

Поскольку поблизости, похоже, не было подходящего места, куда бы можно свалить обескровленный труп, я просто оставил его на полу, а сам двинулся обратно через лабиринт ко всем остальным.

По пути, когда каменные туннели снова уступили место ярко расписанным и золоченым коридорам, я услышал пение.

Тихое-тихо, почти эфирное. Высокое чистое сопрано выводило латинские слова, нити мелодии сплетались друг с другом, накладываясь на звуки лиры.

А вместе с этой чарующей музыкой до меня долетел и гул воды – журчащей быстрой реки – и смех Тех, Кто Пьет Кровь. Смех Сиврейн. Смех моей матери. Я ощущал аромат воды, аромат солнца, зеленых трав под водой. Почему-то свежесть и сладость вод слились у меня в голове со вкусом сытной, богатой крови, затопившей недавно мой рот и мой мозг. Я буквально видел, как музыка золочеными лентами струится по воздуху.

Я вышел к просторной ярко освещенной пещере, где располагалась купальня.

Неровные своды и стены покрывала сверкающая мозаика – крохотные кусочки золота, серебра, алого мрамора, малахита, ляпис-лазури и блестящего обсидиана вперемешку с кусочками цветного стекла. В бронзовых подставках горели свечи.

Струи двух небольших водопадов плясали, наполняя вырезанный в толще камня вместительный водоем.

Купальщицы стояли в воде, сбившись все вместе под мягким искрящимся потоком, одни обнаженные, другие в туниках, ставших прозрачными от воды. Лица сияют, намокшие волосы извиваются, спадают на плечи длинными лентами тьмы. А в дальнем левом углу сидели певцы – три облаченных во все белое юных вампира, должно быть, приобщенных к Крови в раннем отрочестве. Все трое пели ангельскими сопрано – кастраты, созданные Кровью.

Это дивное видение заворожило меня. Купальщицы поманили меня к воде.

Певцы пели самозабвенно, как слепые, не ведающие, что происходит вокруг. Однако слепы они не были – каждый перебирал струны маленькой и старинной греческой лиры.

В купальне было тепло и влажно. В отблесках лучей даже свет здесь казался золотым.

Я двинулся вперед, на ходу срывая с себя одежду, и вот уже присоединился ко всем остальным в свежей, благоуханной воде. Женщины принялись поливать меня водой из окаймленных розовым морских раковин. А сам я снова и снова плескал воду себе на лицо.

Алессандра, обнаженная, танцевала, подняв обе руки вверх, и подпевала мальчишеским сопрано, хотя и по-французски, слова собственного сочинения. Сиврейн поцеловала меня в губы. Тело ее в потоках воды казалось пугающе бледным и твердым, точно мрамор.

Высокие, безудержные, но безупречно исполняемые ноты пронзали, парализовывали, приковывали меня к ней. Стоя в прохладной воде, я закрыл глаза и подумал: «Запомни этот миг навсегда. Помни – какие бы муки и страхи ни таились в засаде за дверью». Все это – трепет струн и голоса, сплетающиеся друг с другом, точно гибкие виноградные лозы, вздымающиеся к высотам, кои не в силах постичь логичный и исполненный страха разум, а потом медленно понижающиеся вновь в единой гармонии.

Я посмотрел на них, на этих поющих мальчиков, через сверкающие струи воды. Круглые лица, короткие светлые кудри. Мальчики чуточку покачивались в такт музыке. Сейчас они видели только ее, музыку – не нас, не это место, не это время.

Каково это – быть певцом во Крови, музыкантом, одержимым одним делом, одной страстью, что несет тебя через века? Значит ли это – всегда быть счастливым, как, судя по виду, счастливы эти юные создания?

Позже, облачившись в чистую одежду, предоставленную хозяйкой дома, я вступил в длинный, тонущий в тенях чертог, где сидели Гремт и Рэймонд Галлант. Вместе с ними был и незнакомый мне вампир – судя по всему, не уступающий древностью Сиврейн. И другие призраки, столь же искусно воплотившиеся в физические тела, как и Гремт с Рэймондом.

Зрелище это повергло меня в восторг, но к восторгу примешивалась и усталость. Упоительная усталость.

Я замер у порога. Один из призраков поднялся мне навстречу и жестом предложил немного подождать.

Призрак двинулся ко мне, и я попятился обратно в коридор – не столько из страха, сколько из переполнявшей меня неопределенности. Я знал свое место по отношению к любому смертному на планете – знал, чего можно ждать от встречи с любым вампиром. Но даже отдаленно не представлял себе, с чем сталкиваюсь, стоя лицом к лицу с призраком, создавшим себе материальное тело.

Он стоял предо мной и улыбался. Свет, льющийся из неярко освещенной залы, играл на его лице – весьма примечательном самом по себе. Гладкий лоб, греческие черты, длинные пепельно-светлые волосы.