Принц и нищий [Издание 1941 г.]

Том подумал, что его опекунам не мешало бы рассказать ему об этом паже. Положение было щекотливое. Что делать? Притворяться, будто он узнает мальчугана, а потом каждым словом своим обнаруживать, что он никогда и в глаза не видал его? Нет, это не годится. Спасительная мысль пришла ему в голову — ведь такие случаи будут, пожалуй, нередки. Ведь лордам Гертфорду и Сент-Джону придется часто отлучаться от него по делам в качестве членов совета душеприказчиков. Не худо бы самому придумать способ, как выпутываться из затруднений подобного рода. «Да, это — дельная мысль, надо испытать ее на мальчике… Посмотрим, что из этого выйдет», подумал про себя Том; он озабоченно потер себе лоб и сказал:

— Теперь, мне кажется, я припоминаю тебя; но мой мозг отуманен недугом…

— Увы, мой бедный господин! — с чувством искреннего сожаления воскликнул «паж для побоев», а про себя добавил: «Мне говорили правду: он не в своем уме, бедняга. Но, чорт возьми, какой же я забывчивый! Ведь велено не подавать и виду, что замечаешь, будто у него голова не в порядке».

— Странно, как память изменяет мне в последние дни, — сказал Том. — Но ты не обращай внимания! Я быстро поправлюсь; иногда мне достаточно бывает одного намека, чтобы я припомнил имена и события, ускользнувшие из моей памяти. («А порой и такие, о которых я раньше никогда не слыхал», добавил он про себя). Говори же, что тебе надо!

— Дело не важное, государь, но все же я дерзаю напомнить о нем, с дозволения вашей милости. Два дня тому назад, когда, ваше величество изволили сделать три ошибки в греческом переводе за утренним уроком… Вы помните это?..

— Да, кажется, помню… («Это даже не совсем ложь: если бы я стал учиться по-гречески, я наверное сделал бы не три ошибки, а сорок».) Да, теперь помню, продолжай!

— Учитель, разгневавшись на вас за такую — как он выразился — неряшливую и скудоумную работу, пригрозил больно высечь меня за нее и…

— Высечь тебя? — вскричал Том вне себя от удивления — с какой же стати ему сечь тебя за мои ошибки?

— Ах, ваша милость опять забываете!.. Он всегда сечет меня плетьми, когда вы плохо приготовите урок.

— Правда, правда! Я и позабыл. Ты помогаешь мне готовить уроки, и, когда потом я делаю ошибки, он считает, что ты худо подготовил меня…

— О, что ты говоришь, мой государь? Я, смиреннейший из слуг твоих, посмел бы учить тебя?!

— Так в чем же твоя вина? Что это за дикая загадка? Или я в самом деле рехнулся? Или это ты сошел с ума? Говори же, объясни скорее!

— Но, ваше величество, ничего не может быть проще. Никто не смеет наносить побои особе принца Уэльского, поэтому, когда принц провинится, вместо него бьют меня. Так оно и быть должно, потому что такова моя должность, и я ею кормлюсь.[22]

— Вместо него бьют меня…

Мальчик проговорил все это совершенно спокойно. Том смотрел на него и дивился:

«Чудное дело! Вот так ремесло! Странная профессия! Удивляюсь, как они не наняли мальчика — причесывать и одевать вместо меня. Дай-то бог, чтобы они это сделали… Тогда я по крайней мере попрошу, чтобы секли меня самого, и буду рад, потому что это внесет разнообразие в мою тоскливую жизнь».

Вслух он спросил:

— И что же, бедняжка, тебя высекли согласно обещанию?

— Нет, ваше величество, в том-то и горе, что наказание со дня на день откладывают и, может быть, отменят совсем ввиду траура, хотя наверняка я не знаю; потому-то я и осмелился притти сюда и напомнить вашему величеству о вашем милостивом обещании вступиться за меня.

— Перед учителем? Чтобы тебя не секли?

— Ах, это вы помните?

— Ты видишь, моя память исправляется. Успокойся: твоей спины уж не коснется плеть. Я позабочусь об этом.

— О, благодарю вас, мой добрый король! — воскликнул мальчик, снова преклоняя колено. — Может быть, я слишком смел, но все же…

Видя, что Гэмфри колеблется, Том поощрил его, объявив, что сегодня он «хочет делать добро».

— В таком случае я выскажу все, что издавна лежит у меня на душе. Так как вы уже не принц Уэльский, а король, вы можете приказать, что вам вздумается, и никто не посмеет ответить вам «нет»! Вы, конечно, не станете дольше мучить себя уроками, бросите в печку книги и займетесь чем-нибудь менее скучным. Тогда я погиб, и со мной мои сиротки-сестры.

— Погиб? Почему?

— Моя спина — хлеб мой, о милостивый мой повелитель! Если она не получит ударов, я умру с голода. А если вы бросите учение, моя должность упразднится, потому что вам уже будет ненадобен «паж для побоев». Смилуйтесь, не прогоняйте меня.

Том был тронут этим искренним горем. С царским великодушием он вымолвил:

— Не огорчайся, мой друг! Я закреплю твою должность за тобою и за всем твоим родом.

Он слегка ударил мальчика по плечу шпагой плашмя и воскликнул:

— Встань, Гэмфри Марло! Отныне твоя должность становится наследственной во веки веков. Отгони скорбь! Я опять примусь за мои книги и буду учиться так скверно, что твое жалованье, по всей справедливости, придется утроить, — настолько увеличится твой труд.