Принц и нищий

Он повернулся и, не переставая приговаривать, пошел назад. Полицейский в нерешительности потоптался на месте, потом раза два выругался и закричал:

– Эй, стойте, любезный, пожалуйста, подождите минутку! Вы вот сказали – судья. Да знаете ли вы, что судья так же мало способен понять шутку, как деревянный чурбан? Подите сюда, потолкуем. Я вижу, что попал впросак, – все из-за шутки, – невинной, глупейшей шутки. Я человек семейный – у меня жена, дети… Скажите толком, чего вам от меня нужно?

– Чтобы ты ненадолго – пока, не торопясь, можно сосчитать до ста тысяч, – ослеп, оглох и остолбенел, – сказал Гендон таким тоном, точно дело шло о самом простом одолжении.

– Да ведь это будет моей погибелью, почтеннейший, – сказал полицейский с отчаянием. – Рассудите сами, сударь: с какой стороны ни взглянуть, ясно, что это была просто шутка. Но пусть даже это была и не шутка, – так и то за такую малость самое большее, чем я рискую, это получить нагоняй от судьи.

– Однако подобные шутки носят очень определенное название в кодексе уголовных законов, – с леденящей торжественностью ответил Гендон. – Сказать, какое?

– Я этого не знал! Ей-ей, не знал! Мне и не снилось, что об этом сказано в законах.

– Как же, сказано. И называется это вымогательством. Закон гласит: Non compos mentis lex talfionis sis transit gloria mundi.

– Ax, Бог ты мой!

– И полагается за это смертная казнь!

– Господи, спаси меня, грешного!

– Воспользовавшись опасностью, грозившей твоему ближнему, ты употребил во зло чувство сострадания и почти даром завладел чужою собственностью, стоимость которой превышает тринадцать с половиной пенсов. В глазах закона это – преступление, вымогательство при исполнении служебных обязанностей, и полагается за это смертная казнь через повешение, без милости, снисхождения и пощады, без отпущения грехов и церковного покаяния.

– Поддержите, поддержите меня, сэр, не то я сейчас упаду! Сжальтесь надо мной! Не погубите! Я повернусь спиной и притворюсь, что ничего не вижу.

– Вот так-то лучше, приятель. Что умно, то умно. А поросенка возвратишь?

– Возвращу, возвращу, и ни за что, никогда в жизни, не дотронусь больше ни до какого поросенка, будь он во сто раз лучше и жирней! Идите – я слеп, я ничего не вижу. Скажу уж, что вы ворвались в камеру и силой отняли у меня арестанта. Дверь-то у нас совсем ветхая, еле держится, – я сам ее ужо выбью под утро.

– И давно бы так, милый друг, тем более что и с тебя строго не взыщется: поверь, судье было жаль мальчугана, и он не станет оплакивать его побег.

Глава XXV Гендон-Голл

Как только Гендон с маленьким королем отошли подальше от полицейского, Гендон сказал своему спутнику, чтобы тот выходил за город и там бы его подождал, пока он сбегает расплатиться в трактире. Через полчаса два друга, весело болтая, тряслись на своих длинноухих скакунах по дороге к востоку. Королю было теперь тепло и удобно, потому что он снял свои лохмотья и переоделся в платье, купленное для него Гендоном на Лондонском мосту.

Майльс не хотел ни в каком случае утомлять мальчугана; он решил, что длинные перегоны, недостаток сна и плохое питание во время пути могут дурно сказаться на его здоровье, которое и без того было расстроено и требовало для своего восстановления правильного образа жизни и умеренной траты сил. Все заботы его были направлены на то, чтобы вернуть рассудок его маленькому другу и вытеснить из его бедной больной головы беспокойные видения и грезы. Итак, несмотря на свое страстное желание попасть поскорее домой, откуда он так долго был изгнан, несмотря на все свое нетерпение, побуждавшее его мчаться день и ночь, Гендон решил продвигаться вперед потихоньку.

Отъехав около десяти миль, путники добрались до большого селения и остановились на ночлег в довольно приличном трактире. Между друзьями установились прежние отношения. Гендон занял свое место за столом короля и прислуживал ему за обедом; он же раздел и уложил его в постель, а сам завернулся в одеяло и растянулся на полу у дверей.

Следующие два дня друзья благополучно продолжали свой путь, беседуя между собой и рассказывая друг другу свои приключения за время их разлуки; эти рассказы очень занимали обоих. Гендон поведал королю о своих странствиях, рассказал, как архангел до самого полудня водил его по лесу и наконец, убедившись, что от него не так-то легко отделаться, привел его назад в свою лачугу. Здесь – рассказывал Гендон – старик заглянул в каморку, служившую ему спальней, в надежде, не вернулся ли мальчик в их отсутствие и не прилег ли отдохнуть, но вышел оттуда в большом огорчении и объявил, что мальчика нет. Гендон прождал короля до самого вечера и, потеряв всякую надежду на его возвращение, отправился на дальнейшие поиски.

– И знаете, святой отец был не на шутку огорчен исчезновением Вашего Величества, – сказал в заключение Гендон, – это было видно по его лицу.

– Еще бы, я в этом не сомневаюсь, – заметил король и в свою очередь рассказал свое страшное приключение, после чего Гендон от души пожалел, что не укокошил архангела тут же на месте.