А слово «чартер» означает «хартия». С конца тридцатых годов девятнадцатого века чартисты пытались добиться от парламента принятия «Народной хартии», требовавшей всеобщего избирательного права, тайного голосования, отмены имущественного ценза для парламентских депутатов. Первую хартию, отклонённую парламентом в 1839 году, подписали более миллиона человек. Последующие хартии собирали всё более и более подписей, до пяти миллионов. Ленин называл чартизм «первым широким, действительно массовым, политически оформленным, пролетарски-революционным движением». И с этим не поспоришь! И тем не менее чартистское движение не только не привело к революции, но даже и постепенно сошло на нет. Почему? Оно медленно, но верно заменялось движением профсоюзным; отношения рабочих и работодателей уже давно регулируются профсоюзами, которые давно уже не допускают бесконтрольной эксплуатации рабочих. Но и становление профсоюзного движения происходило постепенно. Формально профсоюзы были разрешены законом в 1824 году, но организация стачек и создание межпрофессиональных объединений запрещались. Активное участие рабочих в профсоюзном движении было во времена чартизма отнюдь не безопасно. Фабриканты находили поводы для обвинения рабочих активистов в нарушении законодательных ограничений профсоюзной деятельности; активных членов профсоюзов увольняли, ссылали, сажали в тюрьму...
Но ежегодно в Мартынов день, 11 ноября, когда батракам разрешалось переходить от одного хозяина к другому, многие и многие из них предпочитали вовсе покинуть деревню и уйти в город, на фабрику.
В 1833 году был принят закон о детском труде. Детям моложе тринадцати лет разрешалось работать восемь часов, но и платили им соответственно меньше. Подростки от тринадцати до восемнадцати лет работали двенадцать часов в сутки.
С 1837 года издавалась газета чартистов «Северная звезда».
Главными центрами рабочего движения были Лондон, Манчестер, Ливерпуль.
В тридцатые-сороковые годы по всей Англии основывались рабочие институты, в которых могли получить образование промышленные и сельскохозяйственные рабочие.
Разумеется, жилища рабочих представляли собой достаточно печальное зрелище... В небольшом висячем шкафу, сбитом из старых досок, хранится нехитрое имущество. Глиняная посуда умещается на каминной полке, там же стоит подсвечник и лежат рядом спички. В нижнем отделении маленького кухонного стола хранится уголь, а наверху — миска с овсяной крупой, хлеб, сковородка, чайник и жестяная кастрюлька... Посреди немощёного переулка проходит сточная канава, и во всех ямах и выбоинах, которыми улица изобилует, стоят грязные лужи. Двери то и дело открываются, и хозяйки выливают в канавы всевозможные помои, грязная вода стекает в ближайшую выбоину и там гниёт, наполняя воздух зловонием. Несколько ступенек ведут к небольшой площадке, расположенной на такой глубине, что голова человека, стоящего на ней, находится на фут ниже уровня улицы, и такой узкой, что он может, не делая ни одного шага, дотронуться до окошка подвала и до грязной серой стены. Но из этого колодца надо спуститься ещё на ступеньку, чтобы попасть в подвал, где живёт семья. Внутри царит мрак. Большая часть стёкол в оконных переплётах разбита. Дыры заткнуты тряпьём, так что свет не проникает сюда даже днём. В подвале пахнет так дурно, что вступающему сюда стороннему человеку впору задохнуться. Когда глаз привыкнет к темноте, возможно разглядеть трёх или четырёх детишек, возящихся на сыром — нет, просто на мокром — кирпичном полу, мокром от проникающей с улицы вонючей жижи. А пустой очаг чёрен и холоден, а жена сидит в ногах постели больного мужа и тоскливо всхлипывает. Тиф — следствие нищеты, грязи, телесных и душевных мук. Опасная, коварная болезнь, очень заразная...
Женщины имеют право работать, и... более никаких прав. Впрочем, помимо фабрики или швейной мастерской существует для женщины и ещё один путь... Вы выходите на улицу. Льёт дождь, фонари тускло светят сквозь мокрые стёкла, освещая лишь крошечное пространство вокруг. Нет ни души, но то тут, то там маячит фигура промокшего полицейского в клеёнчатом плаще. В полумраке плохо освещённой улицы тянется к рукаву припозднившегося прохожего худая женская рука. На женщине полинялый наряд, отнюдь не пригодный для разыгравшейся непогоды: тюлевый чепец, некогда розовый, а теперь грязно-белый, мокрое муслиновое платье, до колен забрызганное грязью. Грудь и плечи женщины закутаны в пёструю барежевую шаль. Женщину трясёт озноб, дрожь голода и чахотки. Прохожий, спешащий домой, коротко бранится и гонит несчастную прочь...
Но люди тянутся к чистоте, к свету, к свободе, к образованию...
поют ткачи манчестерских фабрик...