Примкнуть штыки!

Капитан явно нравился маршалу, хотя чувствовалось, что он – себе на уме. И ему хотелось подольше побыть с ним, поговорить. Его потрёпанный, воинственный вид бывалого рубаки внушал уверенность в том, что всё не так уж и плохо, что не только на Извери на Варшавском шоссе, но и на сотнях таких же рек и речек держат занятые позиции, отчаянно дерутся такие же вот капитаны и старшие лейтенанты. А разведка сгущает краски. Одно сообщение противоречит другому. И то, что дороги забиты выходящими из окружения… Пусть лучше выходят, чем… У страха глаза велики. Бегущей роте всегда кажется, что фронт рухнул. Вот – капитан! Он – держится! За одного битого двух небитых… Врылся в землю на своей Извери и не думает отступать. А помочь ему надо. Только вот чем?.. Туда бы ему свежий стрелковый полк, да усилить его артиллерией и танками. Полк… С артиллерией… Где всё это взять? А капитан хоть и рубака, но тоже явно сгущает. Реальную обстановку он знает, конечно же, лучше, чем вся фронтовая разведка. И чувствует противника на расстоянии. Как зверь. Наверху ждут отчёта. А что докладывать? Что немцы захватили Юхнов и продвигаются по шоссе на Медынь? Но ведь это признать, что немецкие колонны маршируют в тылу Резервного фронта. Его, Маршала Советского Союза, фронта! А значит, что и этого фронта попросту уже не существует. Буденный поморщился. Да, рано или поздно придётся признать, что фронт рухнул. И масштабы катастрофы, возможно, могут оказаться куда более огромными, чем летние события под Минском. За минскую историю Павлова расстреляли вместе со всем штабом… И там тоже Мехлис кружил вороном… А у меня в активе одна курсантская рота с капитаном-десантником во главе. Вот и докладывай в Ставку о трофейном танке… Нужен хороший «язык», желательно офицер.

Вошёл порученец и напомнил маршалу, что его ждут неотложные дела в Малоярославце. При слове «Малоярославец» у маршала холод пробежал внутри. «Да, да, Малоярославец, – вздохнул он, – последний рубеж. Доты не достроены. Окопы не отрыты. Но и в том, что уже готово, размещать некого. Этот капитан со своими молодцами стоит целого полка. И все они останутся здесь…»

– А без танков, товарищ маршал, атаковать трудно и бессмысленно. Потеряем последних людей и ничего не достигнем. – Старчак был неумолим; он чувствовал сомнение командующего фронтом и понимал, что слово «танки» сейчас не должно сходить с его уст.

– Дадим и танки. Только не эти. – Маршал посмотрел в окно, потом на капитана, и, заметив его разочарование, уточнил: – Этими не я, а Ставка распоряжается. Завтра, на рассвете, придут к вам танки. Бригада майора Клыпина вам поможет. Подержитесь, капитан. Ещё двое суток, дорогой мой Иван Георгиевич, надо продержать их здесь! Скоро вас сменим. Всех отличившихся отметим боевыми наградами Родины, орденами и медалями. Всем курсантам – лейтенантские звания! Досрочно! Достойны! Обещаю вам.

– Бойцы и курсанты воюют, не думая о наградах, – сказал Старчак.

– Думают, капитан, думают и о наградах. Это я вам скажу как старый солдат. И вот что: сегодня же ночью постарайтесь взять языка и срочно доставьте его под охраной в Подольск. Да, в Подольск. Прямо в училище. Я буду ждать вестей от вас там. Действуйте, капитан.

Назад, на Изверь, Старчака доставили на том же мотоцикле.