Примерный сын (ЛП)

не мог вот так вот взять и улизнуть отсюда, как часто делал по утрам раньше. Я призадумался, и у меня мелькнула мысль, что, пережив смерть отца, мы втроем, мама, Нурия и я, в каком-то роде уподобились преступникам. Преступники бегут от закона и не могут остановиться, чтобы построить будущее, потому что не находят себе места в мире несправедливости, зачастую являясь преступниками поневоле. Как и преступники, мы мало что могли, разве что продолжать бежать, всегда вперед, карабкаясь каждый по своей дорожке на кручи Сьерра-Мадре. [прим: Сьерра-Мадре – цепь горных хребтов, здесь, скорее всего имеется в виду фильм американского режиссера Джона Хьюстона “Сокровища Сьерра-Мадре” (1948г) о трех золотоискателях] По большому счету от нас было мало проку, мы могли только присматривать друг за другом, чтобы наш сотоварищ-попутчик не попал в лапы продажного окружного злодея-шерифа, каковым являлась депрессия, беспросветная скорбь и охватывающая тебя пустота. Если кто-то все же попадал в злодейские лапы, нужно было постараться вызволить его оттуда, хотя порой это могло оказаться невозможным, поскольку ты рисковал собственной неприкосновенностью. Иногда в печали наши пути-дороги пересекались, но никогда не сливались. И тем не менее, нам было хорошо известно, что другой тоже скорбит, находясь здесь, дома, в соседней комнате. Он просто был рядом и присматривал за тобой, чтобы ты не оказался в кутузке этого аморального и беспринципного “шерифа”, о котором я говорил. Я подразумеваю, что семья, переживающая какой-либо болезненный этап, живет по законам кораблекрушения: спасайся кто может. Каждый приспосабливается по-своему, придерживаясь своих принципов, чтобы убежать от присутствия смерти, чужой и своей собственной, потому что велико искушение махнуть на все рукой и сдаться. Теперь я взрослый человек и понимаю тогдашние решения матери: не покладая рук, трудиться в магазине, не сидеть без дела, не думать больше о насущном, чтобы не сломаться. Эта импровизированная стратегия, напоминавшая стратегию преступников, зачастую проваливалась и не соблюдалась.

Еще я подумал, что у сестры этот процесс проходил совершенно иначе. Смерть отца она осознала гораздо позже. Поначалу Нурия пустилась во все тяжкие – напропалую гуляла с парнями по ночам, сходилась то с одним, то с другим, один другого хлеще, слишком много пила и, полагаю, даже наркоманила. Лишь два года спустя в один из дней она сдалась в руки того самого пресловутого “шерифа”. Тогда она заперлась в своей жалкой комнатенке как в тюремной одиночке и не желала оттуда выходить, сама того не понимая, пока мама не вытащила ее из заточения.

Мы обедали в доме дяди, это был очень милый обед. Теперь мы уже не ходим по таким званым обедам, а тогда все родственники были очень внимательны к нам и приглашали нас по любому поводу. Мы с кузенами говорили о книгах, кто что читал. Тогда очень модной была повесть Альмудены Грандес, и многие ее читали. Весь обед сестра молчала, и это она-то, болтливая сорока, которая просто лопнет, если не выскажется. Она смотрела на нас с некоторым удивлением и недоумением, не говоря ни слова, пока остальные с жаром обсуждали достоинства и недостатки сюжета повести и героев книги. Мы довольно непринужденно говорили на эту тему, насколько вообще можно быть непринужденным, когда умер кто-то близкий. Странно, но подобное оживление просто необходимо. Оно появляется неожиданно, если человек к этому стремится. Жизнь продолжается, и мир не стоит на месте, а движется вперед. Писатели продолжают писать, издатели – издавать, продавцы – продавать, а люди – читать, чтобы ничего не чувствовать или, наоборот, чувствовать больше, чтобы понять, почему умер важный для тебя человек. Когда мы возвращались домой, мама спросила Нурию:

- Что с тобой происходит? Почему в доме дяди ты все время молчала?

Сестра молча пожала плечами, но мама не отступала:

- Ты злишься?

На этот раз Нурия ни защищалась, ни нападала, а просто ответила:

- Я не понимаю газет и журналов.

- То есть как это не понимаешь?

- Когда я стараюсь что-то прочесть, то не понимаю слов, мне в голову ничего не лезет. Эта повесть, которую вы обсуждали, я не понимаю, о чем вы говорили.

На следующее утро мама поговорила с психологом, который был нашим постоянным покупателем, и таким образом сестра начала ходить на сеансы терапии два раза в неделю. То ли психотерапевт, то ли время освободили Нурию из ее застенка, и теперь она такая, какая есть: она не читает газет и журналов, но не потому, что не понимает их, а потому, что политика, по ее словам, плывет мимо нее, а все политики – бесстыжие нахалы. Вот такая она у нас – копия большинства.

Не оставались ли мы по-прежнему преступниками, спустя столько времени после той