- Впервые в жизни она оказалась полезной, – ехидно заметила мама таким слабеньким и тихим голоском, что он показался мне голосом совсем молоденькой девушки, которую я никогда не знал, девушки из других времен. – Висенте, сынок, собака...
- Где Паркер? – спросил я.
Какой же я дурак, я не подумал о Паркере. Где сестра его закрыла, черт побери? Она запросто могла оставить его в своей машине, даже не приоткрыв окошко и не оставив ему ни воды, ничего. Или, хуже того, привязать к фонарю, где любой мог его украсть.
- Мама, помолчи, тебе уже сказали, чтобы ты не утомляла себя разговорами, иначе разболятся ребра, – вмешалась сестра и подошла ко мне, даже не глядя на меня. – Он сбежал.
- Как это сбежал? – Я ничего не понимал.
- Мы гуляли в парке, у цветников, Висенте, там, где ему нравится, – вымученно начала объяснять мама, – и он увидел катившийся мяч. Ты же знаешь, как Паркер относится к мячам. Он рванул за мячом, я упала и не смогла пойти за ним. Я позвала его, а он не обратил внимания. Думаю, Паркер меня не услышал.
- Все, мама, хватит. Паркер – собака. А теперь давай отдыхай, – снова вмешалась сестра.
- Но как? Ничего не понимаю, – пробормотал я. – Он погнался за мячом и...
- И мама, которая намного важнее твоей псины, упала на землю и не могла пошевелиться. А мимо проходили люди, совершенно незнакомые, кстати, потому что ты шлялся черт знает где...
- Я тебе уже сказал, что занимался спортом. Ты что не видишь, в каком я виде? – прервал я сестру, но она проигнорировала мою самозащиту и продолжила свои обвинения, на этот раз глядя мне прямо в глаза со свойственной ей злостью:
- … мама была одна, и, слава богу, кто-то позвонил в скорую, и они приехали...
“Слава богу!” Что означало это выражение? И с каких это пор моя сестра выражается подобным
образом? Нурия сказала так исключительно для того, чтобы придать побольше драматизма сложившемуся положению и заставить меня чувствовать себя еще хуже. Она вела себя как состарившаяся бездарная актриса, как манипулятор, каким она, собственно говоря, и являлась. Только мне не захотелось испытать худшие чувства.
- Так где Паркер? – Я назвал пса по имени, и мне стало дурно. Меня обуяло страшное волнение,
даже ужас. Мой пес. Где мой пес? В этот миг мне захотелось увидеть его, держать в своих руках его уши и чувствовать их мягкость, коснуться звездочки на шерстке его загривка, посмотреть в его влажные глаза и разглядывать его лапы с белыми носочками.
- Не знаю, сынок, не знаю, – из глаз матери хлынули слезы, и не оттого, что у нее болело бедро,
ребра или плечо.
- Ладно, мама, не волнуйся, – сказал я ей, пока сестра сверлила меня своим убийственным
взглядом, как будто это я своими собственными руками причинил матери ужасную боль. – Он появится. Паркер умный пес, и отлично знает дорогу из парка домой. Он вернется.
Я сказал это, но не верил сказанному. Не знаю почему, но не верил. Я думал: мой пес погиб, чтобы
спасти мою мать. И еще я подумал, что жизнь предъявляет мне счета, приходы и расходы, она торгуется со мной, и пес фигурирует в одном из счетов из-за моей небрежности и легкомыслия, потому что я думаю только о Корине и сексе с ней, а теперь я сполна оплатил свои долги.
- А если не вернется, все одно, – изрекла сестра со своей обычной мрачной вульгарностью. – Не
понимаю, зачем вам собака. От нее одни проблемы. Вот что я тебе скажу: если его отвезли на живодерню, то каюк.
- Замолчи, – только и смог выдавить я, у меня дрожал голос. – Замолчи, Нурия.
Она умолкла. Меня охватил безудержный гнев. Я не хотел смотреть на сестру и видеть ее вечно
недовольное лицо, когда она вместе с нами. Я посмотрел на маму, лежащую на высокой больничной кровати с боковыми ограждениями, и взял ее за руку. Со своими седыми растрепанными волосами, с каждым днем все более редеющими, мешками под глазами, пигментными пятнами на коже она постепенно превращалась в беззащитного кротенка, которого так хорошо описал мой племянник. Пока я сострадал самому себе в горах, маленький слепой кротенок снова ошибся дорожкой. К счастью, эта ошибка оказалась не слишком серьезной, но она означала, что кротенок стареет и убегает. В равной степени как и мой пес сегодня, эта старенькая женщина, которая доводилась мне матерью, когда-нибудь исчезнет, уйдет навсегда из моей жизни. Я подумал о Паркере: каково это будет – никогда больше не увидеть его. Мне нужно было выбраться из больницы, я хотел бежать разыскивать пса. Я почувствовал приступ дурноты, мне хотелось исторгнуть из себя эту ужасающе страшную мысль, но приходилось сдерживаться. Я отметил колющую пустоту в груди, тоску, которую не испытывал со дня смерти моего отца. Я чувствовал страх, вернее даже нечто большее – панику. Как тем детям, маленьким скаутам с горы Педриза, мне нужно действовать перед лицом страха, двигаться. Я не мог и дальше терпеть этот узкий, тесный коридор.
- Я должен идти, мама. Нужно найти Паркера.
- Конечно, сынок, конечно.
И я сделал это снова. Я наклонился к маме, в точности как те две сестры, и поцеловал ее. Мне