Примерный сын (ЛП)

Я столько лет не слышал эту песню, и теперь мелодия выплывала из далекого далека. Но откуда столько эмоций? Что общего было у меня с Виолетой Парра? Да ничего, за исключением семейных воспоминаний. Начнем с того, что она была женщиной, родилась в самом начале ХХ века, вела бурную жизнь, полную приключений, и покончила с собой в возрасте пятидесяти лет в 1967 году, задолго до моего рождения. Кем была для меня Виолета Парра? Посторонним человеком, и в то же самое время, она вселяла в меня что-то хищное. Почему я думал о ней сейчас? “Прожив сто лет”. Это я понимал, потому что чувствовал себя точно так же. “Расшифровывать символы, не умея этого делать”. Это я тоже понимал. В последнее время я видел столько знаков, что хотел бы, но, порой, не мог расшифровать их значение... В моей жизни что-то происходило, но что? Я ожидал указаний. “Хрупким и недолговечным как секунда... Как ребенок перед богом”. Я ехал в сопровождении Виолеты Парра. Может, оттого, что мне было очень грустно? Что по утрам я с трудом вставал с постели, безучастный ко всему, тоскуя о том, что ушло безвозвратно, что могло бы быть, но никогда не будет? Может, оттого, что связывало меня с Кориной? У нас с ней было наше, общее, а именно – ее руки на моих плечах, на боку, на затылке; ее такие мягкие, нежные губы и тот бунтарский поцелуй в машине. Но столь глубокое чувство было невозможным, ведь я был знаком с ней всего несколько недель! Как мне могло так сильно не хватать ее, если я был с ней так недолго, и так мало имел? В сущности, я почти ничего не имел. Крутя педали, я думал, что каждая новая потеря сменяла предыдущие, и, может, теперешняя утренняя грусть была грустью о многих прошлых утрах, таких неразличимо далеких, что я даже не мог назвать их по именам. У меня нет четкого направления, строгой отчетности, я смешиваю все в беспорядочную кучу. “Ты как те люди, что просто складывают накладные, счета, билеты, чеки в одну картонную коробку, – мысленно говорил я себе, – и идут по жизни без кошелька, с билетиками, кредитной карточкой, ключами и перепавшей им мелочью в почти пустых карманах”. Безотчетность означает хаос, лабиринт.

Я увидел себя человеческим существом в стадии инволюционной меланхолии. [прим:

инволюционная меланхолия – болезнь, характеризующаяся подавленным настроением. тревогой, страхом, растерянностью] Я понял, что все мои знания были ни на что не годны, а новых знаний я уже давно не получал. Я был человеком, уверенно едущим по свету на велосипеде, но… Но я ничего не знал. Не знал, как вести себя с женщиной, как сказать ей о своей любви, как приблизиться к матери или отдалиться от нее, как принимать людей на работу, как быть честным. Я даже не знал, как быть другом, братом. Я вообще ничего не знал. Это было бы не так тяжело, если человек готов учиться. Я был готов, но не думал, что смогу научиться. Как научиться? Где? Кто тебя научит? Я не двигался вперед, просто еле-еле тащился по жизни как несчастная, бесправная улитка. Я слез с велосипеда. Тоска мешала мне ехать дальше. Я спрятался за одной из гранитных скал в цепи мадридских горных хребтов и достал свой скудный паек. Я, шеф-повар, не имел ни малейшего желания приготовить себе что-то ст'oящее. Я посмотрел на еду и увидел жалкий бутерброд с хлебом “бимбо”, который я всегда терпеть не мог и сухофрукты. У меня пропало желание есть; на глаза навернулись слезы.

- Учись у старших.

- Так.

- Дети учатся, подражая старшим.

- Понятно…

Я испугался. Кто это сказал? Я разговаривал сам с собой? Верно, так и было. Кто мог знать, о чем я

думал? А может я был так расстроен, что думал вслух, сам того не замечая? Я огляделся по сторонам. Вокруг никого не было видно.

- Потому что дети чувствуют страх, когда не знают, как себя вести.

Я ни в чем не мог быть уверен, но, видимо, кто бы то ни был произносил эти слова, и именно эти

слова были мне необходимы в эту минуту. Разве что они звучали в моей голове, накрепко засев в моих мыслях. Мне начинало казаться, что весь мир говорит об одном и том же – обо мне. Я убрал бутерброд обратно в рюкзачок и встал. Я не хотел, чтобы кто-то, идущий сюда, застал меня здесь сидящим на корточках и плачущим. К тому же мне хотелось дослушать разговор. Осторожно выглянув из-за скалы, я увидел с другой ее стороны группу ребятишек-скаутов, чинно взбиравшихся по склону горы в сопровождении двух девушек. Детишки показались мне очень маленькими.

- Страх? – переспросила та, что, похоже, была младшей по званию, руководитель или младший скаут-инструктор, как называют ее на скаутском сленге.

- Да, страх, – подтвердила начальница с голосом певицы. – Мартин, Лукас, Кандела!.. Не сбейтесь с пути, сейчас мы придем и съедим бутерброд...