Примаков

— Я бы не формализовал цели, — ответил Примаков. — Философия внешней политики для России состоит в том, чтобы защищать национально-государственные интересы, но при этом сделать всё, чтобы не сползать к конфронтации. Можно ведь посчитать по-разному. Кончилась холодная война, и кто-то думает, что мы проиграли. Я так не думаю. Демократическая Россия холодной войны не проигрывала. Поэтому мы не можем себе позволить быть ведомыми в международных отношениях, идти за единственной сверхдержавой и любой ценой добиваться принятия в цивилизованный мир. Отнюдь нет. Я считаю это неправильным. Безусловно, нам нужно выправить отношения с бывшими противниками по холодной войне, переведя эти отношения в разряд партнерских. У нас огромное поле совпадающих интересов. Есть новые опасности, против которых мы должны бороться вместе. Всё это так. Но давайте поговорим о цене! Если мне скажут, что вы должны вопреки вашим интересам, вашему видению ситуации, вопреки общественному мнению вашей страны повторять то, что предлагает НАТО, я на это не пойду. Вопреки всему я действовать не могу. Например, нам удалось предотвратить удар по Ираку (напомню, разговор проходил в июне 1998 года. — Л. М.). Цель у нас одна — запретить орудие массового поражения. Но мы же не могли, пренебрегая собственными интересами и наперекор общественному мнению, подключиться к силовым акциям и ударить по Ираку. Никто меня не заставит как министра это сделать. Мы пошли по другому пути, успешно сыграли и при этом чувствовали себя частью мирового сообщества.

— Евгений Максимович, общественное мнение имеет для вас значение при формировании внешней политики?

— Разумеется. Есть очевидные вещи. Есть консенсус в отношении НАТО. Может быть, существует тончайший слой людей, который считает благом расширение НАТО, а все другие считают, что это плохо. Преобладающее большинство и создает общественное мнение, его и учитывает МИД…

Назначение Примакова на пост министра иностранных дел было неприятным сюрпризом для западных стран. Там его знали как начальника разведки и как человека, который на глазах всего мира обнимался с иракским лидером Саддамом Хусейном — накануне первой войны с ним. В Соединенных Штатах эту поездку восприняли с обидой. А Примакова зачислили в разряд политиков, настроенных антиамерикански. Хотя Примаков летал к Саддаму не по собственной инициативе, а выполняя поручение президента Горбачева. Объятия в арабском мире носят ритуальный характер. Обниматься могут и злейшие враги, если они встречаются на публике.

Уклониться от объятий Примаков не мог и не хотел, потому что расчет и строился на том, что иракский лидер прислушается к человеку, которого он знает, к которому на Ближнем Востоке относятся с уважением, выведет войска из Кувейта и военная операция не понадобится. Причем и Горбачев, и Примаков полагали, что, если бы американцы не торопились с военной операцией, можно было всё-таки дипломатическими средствами заставить Саддама в 1991 году уйти из оккупированного им Кувейта.

Саддам Хусейн доводы Примакова отверг и сам себя наказал: Ирак потерпел оглушительное военное поражение. Но кадры, запечатлевшие дружескую встречу Саддама и Примакова, вошли в историю и стали для американцев символом антиамериканской деятельности.

Назначение Примакова на пост министра иностранных дел в начале 1996 года на Западе приравнивалось по значению с приходом когда-то Юрия Андропова на пост генерального секретаря. Не столько по сходству биографий — Евгений Максимович тоже пришел из спецслужбы, а потому что предполагали в Примакове готовность так же жестко и безжалостно служить российскому империализму.

Американцы писали и говорили, что Примаков — сторонник восстановления единого Советского Союза и попытается восстановить контроль Москвы над ближним зарубежьем. В ущерб отношениям с Западом он постарается оживить стратегическое партнерство с наиболее опасными режимами в мире — Ираком, Северной Кореей, Ливией и Ираном…

Впрочем, личное знакомство с Примаковым несколько успокоило западных политиков.

Первым посмотреть на Примакова приехал министр иностранных дел Германии Клаус Кинкель, который тоже когда-то возглавлял разведку ФРГ. Так что они дважды коллеги. Вслед за Кинкелем с Примаковым встретился французский министр иностранных дел Эрве де Шаретт. Примаков пустил в ход всё свое обаяние и даже, по словам французских дипломатов, отругал Ирак и Ливию за поддержку терроризма.

— В нем не было и следа советской агрессивности, — успо-коенно заметили французы.

Министр Шаретг с галльской галантностью добавил:

— Я не считаю, что господин Примаков жесткий человек, — он достаточно теплый.

Что же в целом изменилось во внешней политике за те два с половиной года, что Примаков был министром?

Игорь Иванов, когда еще был первым заместителем Примакова, сформулировал это так:

— Важнейшее достижение российской дипломатии состоит в том, что в нелегкий период реформирования страны удалось утвердить статус России как великой державы.