Примаков

Он не допускал импровизаций, хотя импровизация — это необходимый элемент в дипломатии. Но во время холодной войны импровизация была опасным делом. Он мог часами вести переговоры, ничего не упустив и ничего не забыв. Перед Громыко лежала папка с директивами, но он ее не открывал, вспоминает его главный переводчик Виктор Михайлович Су-ходрев. Если речь шла о сложных разоруженческих материях, где масса цифр и технических подробностей, то он сверялся с цифрами. Всё остальное держал в голове, хотя его коллеги, в том числе американские госсекретари, преспокойно доставали толстые папки и зачитывали самое важное.

Громыко серьезно изучал своего будущего партнера на переговорах, читал его биографию, пытался понять его методы ведения беседы, расспрашивал наших послов об этом человеке. Он хорошо владел английским языком, но обязательно требовал перевода. Хитрость Громыко состояла в том, что он получал дополнительное время для размышлений. Пока переводчик переводил, он обдумывал ответ.

Громыко был бесконечно терпелив. Он старался измотать противника, торгуясь с ним по каждому поводу. Переговоры превращались в испытания на выносливость. Громыко полагался на нетерпеливость своего оппонента, а сам уступал лишь тогда, когда разочарованный партнер уже собирался встать, чтобы прервать переговоры. Не раньше.

Он умело выторговывал серьезные уступки в обмен на незначительные. Он пользовался нетерпением своих партнеров и вытягивал из них согласие. Он никуда не торопился. Он как бы исходил из того, что всегда будет министром.

Громыко полагал, что благодаря этому он кажется менее заинтересованным в достижении соглашения, чем американцы, и эта обескураживающая демонстрация отсутствия гибкости с его стороны вынудит американцев на новые уступки. Громыко изображал твердокаменность особенно убедительно. Только уверившись, что лимон выжат до конца, Громыко переходил к следующему вопросу. Он накапливал второстепенные выигрыши, пока они не суммировались в крупный успех.

Киссинджер заметил, что Громыко для начала всегда занимал твердокаменную позицию. Это основное правило покера — не раскрывай своих карт, пока не узнаешь карт противника. Независимо от того, какие предложения Громыко был уполномочен обсудить, он всегда на первой встрече повторял старые позиции и старые возражения. На следующей стадии Громыко сварливо перечислял все те необоснованные требования, которые американцы выдвигали прежде. Затем он пускался в разглагольствования о терпеливости и великодушии его собственного правительства. Это была увертюра. Громыко был по этой части подлинным виртуозом.

По словам Киссинджера, переговоры с советскими дипломатами превращались в испытания на выносливость. Нельзя было ждать уступок до тех пор, пока советский партнер не убеждался сам и не убеждал своих московских начальников в том, что другая сторона исчерпала свою гибкость.

Громыко часами мог выбивать из собеседника самые крохотные уступки. Ему почти всегда удавалось сделать так, чтобы за ним было последнее слово, вспоминал Виктор Сухо-древ. Правда, Киссинджер ему не уступал, он тоже хотел, чтобы его слова завершали встречу, поэтому их беседа никак не могла закончиться.

Громыко, завершая беседу, коварно говорил:

— Ну что же, я могу, вернувшись в Москву, доложить советскому руководству и лично Леониду Ильичу, что американская сторона считает…

И тут он начинал излагать американскую позицию, чуть-чуть приближая ее к своей, слегка играя словами. Неопытные собеседники не знали, что делать: Громыко вроде бы всего лишь повторял их слова, а в реальности слегка сдвигал их позицию. В следующий раз он продолжал давить дальше, отталкиваясь от уже достигнутого.

Как писала одна британская газета, его манера вести переговоры напоминала бормашину: она была проникающей, непрерывной и болезненной. Однако со временем эта тактика стала оборачиваться против самого Громыко. Иностранные дипломаты сообразили, что если проявить достаточную выдержку, то можно заставить самого Громыко идти на уступки. Они играли с ним в его же игру.

Если переговоры слишком затягивались, Громыко торопился поскорее подписать соглашение. Его охватывало опасение, что в последний момент партнер сыграет с ним злую шутку и откажется от уже достигнутого и тогда ему придется отвечать за провал переговоров перед политбюро.

Инициативы Громыко никогда не проявлял и учил сотрудников:

— Выполняйте инструкцию. Нет инструкции? Тогда сидите и ждите, когда она появится.

Громыко пунктуально выполнял инструкции, которые фактически сам себе составлял — члены политбюро просто утверждали написанную министром записку. Но даже инструкция всегда предусматривала возможность уступки, компромисса, чтобы получить уступку взамен. А Громыко патологически не любил переходить на запасную позицию. Хотя, не выходя за рамки инструкции, он мог согласиться на некие уступки. Так всегда делается. Многолетний посол в Вашингтоне Анатолий Федорович Добрынин рассказывал, как он предлагал Громыко:

— Андрей Андреевич, используйте запасную позицию, я чувствую, что Киссинджер на нее согласится.