Примаков

— Если бы знали любознательные от природы люди, сколько уникальной «секретной» литературы и прочих материалов я вернул, не читая, а то и перемолол, не заглядывая в них, в спецмашинах, сколько «сверхсекретных» (в кавычках и без) бумаг, телеграмм, депеш, так называемых шифровок с грифами политбюро, КГБ, ГРУ (Главное разведуправление) я подписал, не читая!.. Если бы я и читал все эти шифровки и прочие секретные донесения, то всё равно вряд ли это помогло мне в понимании истинных движущих мотивов политики.

Сотрудники Первого главного управления КГБ не носили форму с синими петлицами, не щелкали каблуками и не обращались друг к другу по званию, но воинская система отношений наложила свой отпечаток и на разведку. Она исключает дискуссии и сомнения относительно приказов начальника. Разумный начальник, естественно, поощрял споры. Не очень умный запрещал. Это мешало исполнению главной задачи — снабжать политическое руководство страны объективной и осмысленной информацией о происходящем в мире.

Любимая среди военных команда «Не рассуждать!» в разведке не поощрялась, но многие резиденты отправляли в Центр только такие донесения, которые там хотели видеть. Если кто-то из офицеров не разделял мнения резидента, он не имел возможности сообщить об этом в Москву. Отправить шифротелеграмму в Центр вправе только резидент. Без его подписи шифровальщик и пальцем не пошевелит.

Не согласный с резидентом офицер ждал отпуска, чтобы, вернувшись домой, попроситься на прием к начальству. И этот офицер рисковал многим, вступая в спор с резидентом, потому что жалобы на начальство не поощрялись. Знаю несколько случаев, когда поссорившихся с резидентом офицеров разведки, даже если фактически они были правы, возвращали в Москву и назначали с понижением на второстепенный участок работы.

Если же резидент не желал держать нос по ветру и отправлял в Центр реалистические телеграммы, это тоже не имело особого успеха. Переходя от одного начальника к другому, информация правилась и превращалась в свою противоположность. Донесения разведки не должны были расходиться с той картиной мира, которую рисовали себе в Кремле.

Крупнейшие провалы советской внешней политики, скажем, ввод войск в Афганистан, объяснялись в том числе и этой порочной практикой первого главка КГБ. Работавшие в Кабуле разведчики утверждают, что они сообщали в Москву всё, как было, но в Центре их донесения переписывались.

Не было такой сферы жизни ГДР, которая осталась бы вне внимания советской разведки. Десятилетиями разведывательный аппарат в Восточной Германии докладывал в Москву о всяких пустяках, о мелких интригах внутри политбюро ЦК СЕПГ. Например, наши разведчики узнали, что генеральному секретарю ЦК СЕПГ Эриху Хонеккеру во время операции дважды давали наркоз, что, по мнению специалистов, не могло остаться без последствий для его умственных способностей…

Помимо представительства КГБ в Восточной Германии работали резидентура Главного разведывательного управления Генерального штаба, Разведывательное управление Штаба группы войск в Германии, Управление особых отделов группы войск. Но советская разведка, обладавшая в Восточной Германии всеми оперативными возможностями, не смогла предсказать скорый крах ГДР. В критический период, когда социалистическая Германия разрушалась на глазах, каждый день в шесть утра по аппарату ВЧ-связи берлинская резидентура докладывала в Москву ситуацию. Но попытки прогноза всякий раз оказывались безуспешными.

О том, что ближайшего союзника ждет неминуемая катастрофа, советские разведчики своему президенту не сказали. Не потому, что хотели утаить, — сами не знали. Зато снабжали его массой ненужной информации, которая только самой разведке казалась важной.

А Михаил Горбачев всегда трепетно относился к материалам, которые он получал из КГБ. Они предназначались только первому лицу в государстве, Горбачев своими секретами не делился, но о его любви к донесениям спецслужб в Кремле знали.

Горбачев оставлял автографы на документах, в знакомстве с которыми ему лучше было бы не признаваться. Он санкционировал прослушивание своих немногочисленных сторонников и соратников и не видел в этом ничего предосудительного. Горбачев исходил из того, что высшее лицо в государстве должно знать всё: от цифр выплавки стали до количества бутылок водки, выпиваемых первым секретарем захудалого обкома. Он ощущал себя монархом, который стоит выше любых норм и правил.

Информационная записка, которую приносил ему председатель КГБ Владимир Крючков, содержала запись подслушанного разговора и заканчивалась стандартной формулой: «Считаем целесообразным продолжить оперативную разработку. Просим согласия». И согласие давалось. Знакомую подпись можно найти на бесчисленном количестве бумаг.