Приливы войны

Разговоры о политике шли всю ночь. Я вздремнул, устроившись между двух собак-медвежатников. Наконец перед самым рассветом разговор прекратился, и Алкивиад, пробираясь сквозь дым, подал мне знак выйти с ним на воздух.

Он знал о смерти моей жены и о том, что меня обвиняют в убийстве. Слова были излишни, да он и не пытался что-либо сказать. Он только шагал рядом со мной по промерзшей земле. Я никогда не испытывал такого трепета — ни в бою, ни в какой-либо передряге, — какой нападал на меня в его присутствии. Страшно было разочаровать его. Несмотря ни на какие его промахи. Ты меня понимаешь, Ясон? Его воля была настолько неодолимой, а ум так остёр, что требовалось собрать все силы, чтобы держать себя в руках и не выглядеть болваном.

Он показал на людей, спавших вокруг лагеря.

   — Что ты думаешь о них?

   — В каком смысле?

Он засмеялся. Из его рта вырвался пар.

   — Как о воинах. Как об армии.

   — Ты можешь быть серьёзным?

Мы пошли медленнее, и он начал объяснять. У Афин нет одного, что помогло бы им развить успех на море. У Афин нет кавалерии.

   — Ты забыл ещё про деньги, — добавил я.

   — Кавалерия даст деньги, — резко ответил Алкивиад. — Подай мне Сарды, и я начеканю монет достаточно, чтобы дойти до Суз и встать лагерем перед Персеполем.

Теперь засмеялся и я.

   — И кто же обучит эти необузданные орды?

   — Ты, конечно, — он положил руку мне на плечо. — И твой товарищ Теламон, и другие греческие и македонские офицеры, которые уже здесь и которые ещё придут.

Мы взобрались на вершину, откуда на расстоянии сорока миль можно было видеть сверкающую гладь моря. Алкивиад сказал, что за Эгейское море боролись две силы: Афины и Персия со Спартой.

   — Есть и третья сила — и непреодолимая. Какой народ по численности превосходит фракийцев? Кто более воинствен? У кого больше лошадей? Кто может ударить молниеноснее? Всё это есть у Фракии. У неё нет только...

   — Тебя.

Третья сила вместе с одной из двух должна обеспечивать равновесие, объявил Алкивиад. Сейчас он вёл тайные переговоры с персом Тиссаферном, которому подрезал крылья Кир. Тиссаферн горел желанием отомстить молодому царевичу.

   — Тиссаферн ненавидит Лисандра и затаил злобу на корону, против которой должен выступить Кир — само собой разумеется, как только умрёт царь Дарий. Вот почему принц кутается в плащ Лисандра. Но его план не осуществится. Спартанцы могут брать золото персов, но сами персы никогда не станут служить им. Вот глоток, который не вольёт им в глотку даже Лисандр. Эндий затаил обиду на него за то, что тот оставил его ради Агиса. Никто не может ничего начать без Афин, без меня. Кишка тонка прикрикнуть на Лакедемон. Каждый по своей причине вынужден искать третью силу. Или, если её не существует, придумать её.

Но как же Алкивиад привлечёт Афины?

   — Этот мост был сожжён уже дважды, Алкивиад. Демос никогда не согласится на такой режим, во главе которого будешь ты.

Он ответил не сразу. Оглядел лагерь, где оруженосцы начали подниматься с замерзшей земли и вытряхивать снег из палатки своего хозяина, а конюхи, грея руки в покрывающей грудь овечьей шерсти, задавали корм лошадям и транспортным животным. Поднялась какофония ржания и ослиных криков. Для воина это то же самое, что петушиное пение для крестьянина.

Любой другой, глядя на этот гиперборийский стадий, мог бы предъявить претензии судьбе, которая завела его, после двадцати шести лет войны, в эти голые места и забросила так далеко от цивилизации. Фракийцы были для Алкивиада настолько чужим народом, что он казался посреди этих дикарей чем-то неправдоподобным. Однако то место, на котором он стоял, всегда было и должно оставаться центром вселенной. Точкой, где проходит ось мироздания.

   — В Афинах нужды нет. Я перетяну на свою сторону лучших афинян, по одному — как тебя, например. Посмотри туда, на этот лагерь. Я уже могу утверждать, что у меня лучшие в мире морские пехотинцы, самые храбрые кавалеристы, самые умелые корабельные плотники. А матросов купим на деньги. Из брёвен Севта построим корабли.

   — Да, если ты сможешь управлять им.

   — Севт умён, Поммо, но он дикарь и ужасно боится меня. Там, где я прошёл войной, следует цепь всяких предприятий. Сейчас эта цепь привела меня во Фракию. Я подчиню её. Севт не может сделать этого один, и он знает это. Пока последнее обстоятельство поддерживает моё влияние. Армия может быть фракийской, Севтовой, но заметь, кому она будет подчиняться.

Он снова показал на просыпающийся лагерь.

   — Алкивиад!

   — Командир!

Фракийцы приветствовали Алкивиада. Офицеры верхом спешили к нему. Пешие прибавили шагу. Все желали получить его приказания.

   — Мы возьмём пролив, — продолжал Алкивиад, имея в виду Геллеспонт у Византия, который он уже захватил с десятой частью этих войск. — Но не отрежем пути транспортировки зерна для Афин и не потребуем концессий. Наоборот, мы будем снабжать Афины зерном, когда захотим.

Я понимал, что он сделает это и что я должен быть с ним. Но кто удержит этих дикарей, которые преклоняются перед ветром, приходят и уходят, когда им вздумается?

   — Даже ты, Алкивиад, не столь тщеславен, чтобы вообразить, что они будут тебе верны.