Приливы войны

И я обернулся. Я никогда не видел у него такого взгляда. Он производил впечатление человека, абсолютно одинокого под небесами. Человека, который никому не мог довериться, даже богам. Меньше всего богам. Видно было, что собственная его смерть ничего для него не значила. Скорее, его поддерживала та упорная гениальность, которая позволяла ему — лучше всех из его поколения — осознавать веления времени и наделила способностью страстно и убедительно формулировать императивы эпохи. И всё же его соотечественники больше не рассчитывали на то, что он ещё послужит своей стране. Они были уверены, что он станет служить отныне лишь врагам. А те ненавидели его тем больше, чем больше от него получали.

Каждый второй офицер имел какую-нибудь должность. Он высказывался или отдавал приказы от имени какой-либо власти. Только Алкивиад оставался в одиночестве, не имел положения, не обладал званием. У него не было даже подобающей одежды. Вот он стоял, без родины, обделённый, изгой среди своих худших врагов. И всё же он, полагаясь лишь на свою волю и предприимчивость, манипулировал ходом войны больше, чем кто-либо другой из числа спартанцев или афинян.

Позднее, уже среди персидских знамён, меня однажды охватила непонятная паника. Это состояние не было похоже ни на что. Как мог мой благодетель облегчить эти страдания? Есть ли граница ещё более отдалённая, чем та, на которой он уже стоял? Какие ещё преступления он мог совершить? Сколько ещё он мог получить? И всё же он жаждал большего. Нет, не богатства, не славы, как утверждали его враги. Я считаю — даже не искупления своего греха. Скорее всего, он сражался с судьбой или с небесами, с той губительной гениальностью, которая сводила на нет все его усилия и приносила разрушения и зло всем, кому он желал лишь успеха.

   — Простишь ли ты меня когда-нибудь за то, что я спас тебя, Поммо?

Взгляд мой упал на фибулу, которая скрепляла его плащ на плече. Это был «волчий зуб», знак отличия за Потидею. Я вдруг пережил тот момент, называемый спартанцами «призраком», когда человек вновь погружается в событие, случившееся давно.

   — Почему ты спас меня, а не моего брата? — услышал я свой голос.

   — Твой брат не приехал бы в Спарту.

Это было произнесено без злобы. Простая констатация факта, ясная и правдивая.

   — А почему я здесь?

   — Мне нужен рядом человек, прошедший через те же ворота, что и я.

Эта фраза была точным повторением той, которую я слышал в моём лихорадочном сне. Неужели я рассказывал ему об этом? Но зачем?

   — И что же это за ворота? Куда они ведут — в ад?

Он не ответил. Сразу сделавшись ироничным, но сохраняя на лице печальное выражение, он протянул руку к фибуле и расстегнул её. На ней была надпись «За храбрость». Он приколол её к моему плащу.

   — Есть ещё одна причина, по которой я отсрочил твою смерть.

За горой Парной посветлело небо. Он повернулся в ту сторону. Я ждал.

   — Когда меня будут убивать, я хочу, чтобы это сделал человек, который ненавидит меня по-настоящему. — Он обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. — Ты подсчитал, сколько продолжалась эта война, Поммо? Мы были детьми, когда она началась. А те, кто родился в тот день, сейчас уже взрослые люди.

И спросил, не надоела ли мне война.

   — До смерти надоела.

На противоположной стороне поля видно было, как илоты-уборщики отправляются на работу.

   — Скоро тебя позовёт Лисандр. Ты должен выполнить все его инструкции.

   — Почему?

   — Ради меня.

Я почувствовал его руку на моём плече. Твёрдую, как рука друга.

   — Не осуждай себя так сурово, Поммо. Иногда тяжелее жить, чем умереть. Кроме того, у тебя нет выбора. Небеса избрали тебя для своей цели. Как и меня — для того, что я сделал в этой жизни.

И он со смехом отнял руку.

   — Разве ты ещё не понял, друг мой? Мы с тобой, ты и я, вместе до самого конца.

Лисандр прислал за мной в ясный солнечный день спартанского месяца карнея, после полудня. Город был украшен для праздника в честь Аполлона. Все армейские учения были отложены. Я встретился с ним возле площадки для игры в мяч, которую прозвали «Островок».

   — Ты служил на корабле. — Лисандр приступил к делу сразу, без лишних слов. — Ты снова станешь моряком.

   — Ты хочешь сказать, что я не буду убийцей?

   — Не умничай, сукин сын. Решаю я. Иначе ты до сих пор гнил бы на каменоломне. И не воображай, будто твой друг избавил тебя от этого из любви к тебе. Он собирается удрать. Поэтому ты здесь. Он считает, что ты на его стороне.

   — Я должен это сделать?

   — Ты видишь эти небеса только потому, что я разрешаю тебе их видеть. Без моего дозволения ты ни вдоха лишнего не сделаешь.

Физически Лисандр был не очень силён. Он был лишь на полголовы выше меня, не слишком широк в плечах. И всё же мне не стыдно признаться в том, что он сильно пугал меня.

   — Если ты так уверен, что он предаст тебя, — сказал я, — то почему бы не убить его сейчас?

   — Сейчас он полезен мне, а я ему. На данный момент мы братья.