Прилетаево

На площадку перед промтоварным лабазом выпрыгнула пожарная машина. За ней — желто-синий «жигуль». Судя по треску в репродукторе, в «жигулях» отчаянно рвали пачки секретных указаний. Наконец радостный голос возвестил: «Товарищи! Внимание! Опасность радиационного поражения! Выброс на четвертом реакторе сосновоборской АЭС! Всем приготовиться к эвакуации!» Жизнь остановилась. С одной из мини-девочек случилась беда. Белобрысая трехлетняя копейка посмотрела на влажный песок возле пострадавших босоножек: «Отшлепает тебя мама…» — в голосе звучал горький опыт. Бабка с петрушкой перекрестилась. Через переезд одна за другой с рыком покатили боевые машины пехоты. Зеленый огонь, тихий и едва заметный, заплясал, застелился под ребристые скаты военных игрушек. Молодая светловолосая женщина до белых ногтей сжала крюк детской коляски. Левой рукой она потащила к себе старшую дочку-четырехлетку. Казалось, белая краска течет по падающей на лоб пряди. Вихрь БМП исчез в повороте на Горынычево. Из кабины пожарки вылез пожарный молодец. Он нежно положил зад на подножку. Он стащил надраенную каску. «Ну чо вылупились? Гражданская оборона это… учения пи. дуют…» — И получил морковку в переносицу. «Скотина! Хрен бычачий!» — заорала костистая старуха. Зеленый огонь метался в ее глазах. «Да ты чо, мать, о. уела?» Пожарный опасливо привстал. Милиционер, не выходя из ПМГ, давился хохотом. Глотая тошнотворный комок, женщина покатила коляску домой. Старшее чудо потащилось следом, не отрывая восторженных глаз от блистательной машины и желтого зеркала каски. Коляска безвольно катилась к дому. Младший лаокооном сражался со скакалкой. Старшая ползла по тропинке, текущей глубоко в травах рядом с дорогой. Солнечный зайчик ее головы мелькал в древовидных дудках и тимофеевках. Надломанная игла мысли прыгала на дебильной фразе университетских времен «если на город сброшена атомная бомба, немедля приступайте к тушению склада ГСМ…» Зеленый пламень волной взлетел над дорогой и метнулся на площадь. Затанцевал в зрачках мажористых мальчиков и полупьяных старичков. Ниткой черных четок подлетели черные «волги». Щелкнули дверцы. Вышли лидеры. Областной мэр с выкаченным подбородком, незаметно прогрессирующим в живот. Смуглый подполковник с улыбкой доктора Джекиля и глазами мистера Хайда. Кучка белощеких серых костюмов для отряхания плеч и поднятия век.

— Товарищи! — Мэр выкатил руку с противогазом. — …мировой империализм… отнестись с пониманием… да…

— Между прочим, — сказал песочный старичок, смущенно выдыхая в ладошку пары вермута и поворачиваясь к коллегам, — германский-то канцлер приказал бункерсверу выметаться из бункеров и прекратить «идиотические игры»!.. Мужики, может, красненького?..

Зеленое пламя взметнулось к тополям. Усталые глаза на бесцветных лицах, больных или пропитых. Мыльные пузыри в двубортных пиджаках, медленно всплывающие над крышами, лопающиеся на ветру и заливающие дома цементной сыростью. Огородные пугала с фонарями пуговиц, окнами орденских колодок и кокардами на чугунках. Танки и звездолеты, облицованные золотыми червонцами. Подводные лодки и межконтинентальные снаряды, сложенные из свиных окороков, женских трусиков и кочанов капусты. Чаны с биопассиваторами и суперфосфатами, льющие гнойные дымы в стада кривобоких длиннозубых лошадей. Громадный мясистый пелвис, молотом вбивающий в душную грязную пену приподнятые головы человеков. И мумия фараона, несостоявшимся щелкунчиком кувыркающаяся вниз по склону треснувшей пирамиды…

Санька попробовала ногой мягкую воду. Пружина волны мотнула поплавок и разбилась о танк с аммиаком. Санька подсекла, плотвуха искрой вылетела из черной воды. Санька прищурилась на солнце. В полузатопленном лозняке хлюпнула рыба. Надо полагать, Денис уже не придет. Леска с писком легла на удочку. Санька сковырнула невостребованного шитика, нашипела на своенравный крючок и пропихнула прут кукана под жаберную крышку плотвы. Солнце запрещающе краснело на склоне небосвода. Санька вскарабкалась по темной железной лестнице аммиачного танка. Из-под гнутого люка одуряюще пахло семикопеечными коржиками. Санька спустилась на берег и побрела по угольной пыли. Возле брошенного экскаватора лежала мертвая сорока. Санька поковыряла ее удочкой:

— Траванулась собачка…

С угольной горы Санька заглянула в кабину. На сиденье грелась зеленая плесень. Стекляшки примитивной приборной доски закакали сороки. Денис врал, что после захода солнца сюда приходит Крези Диггер — бессмертная совесть не выполнившего план экскаваторщика. Кре-Ди лезет в кабину, дергает ручки и отчаянно матерится. Но экскаватор давно мертв, и план выполнить не удается. Кре-Ди плачет, поет до утра песни о трактористах, напившихся пива, а случайных прохожих заставляет чинить экскаватор. Санька с испугом глянула на солнце, покатившееся по горизонту. Врал-то врал, но хрен его… Она лихо сбежала с угольной кучи на шпалы заброшенной узкоколейки.