Горячо поблагодарив молодого человека, возвращающего надежду на богатство и счастье, мадам Барбантон открыла медальон дрожащими от лихорадки пальцами — и издала легкий возглас разочарования… Он был пуст!
Фрике и Андре вполголоса выругались от досады и удивления, а Барбантон остался почему-то совершенно безучастным.
— Ах, — тихо сказала больная, очень легко принявшая эту неприятность, — раз билет потерян, то нечего о нем и думать! Хотя жаль, конечно, потому что он принес бы нам целое состояние. Ну да ничего не поделаешь, дружок, придется нам с тобой и дальше усердно трудиться рука об руку.
— Решительно, Элоди, вы очень хорошая женщина, и эти слова тронули меня гораздо сильнее, чем вы можете себе представить!.. Да, мы, несомненно, будем счастливы и будем работать… если, конечно, захотим… ведь можно прожить и на ренту! Вот, возьмите… узнаете ли вы это?
Говоря так, Барбантон не спеша извлек из кармана изрядно потертый бумажник, с той же медлительностью вынул из него сложенную вчетверо бумагу и протянул ее жене.
— Как! Неужели билет?!
— Три ноля, две тысячи четыреста двадцать один! Номер моей метрики, как вам известно!
— Вот здорово! — воскликнул совершенно ошеломленный Фрике. — Как же это, жандарм?! Значит, билет был у вас, а вы мне даже ничего не сказали?!
— Извините меня, приятель, но я совсем позабыл о нем! Вот как он попал ко мне: едва лишь я встретился с Сунгуйей после моего бегства… чего уж там, будем называть вещи своими именами… как заметил у него ваш медальон. Мне это совсем не понравилось, и, будь я по-прежнему жандармом, я бы непременно посадил преступника в тюрьму… Однако не мог же я допустить, чтобы эта ценная вещь оставалась в грязных лапах подобной скотины?! Тогда я решил напоить Сунгуйю до потери сознания. Это пришлось ему по вкусу, и он немедленно произвел меня в генералы… Признаюсь без стыда, что я воспользовался его опьянением и вынул из медальона ценную бумагу… Но я сделал это с добрыми намерениями! Я собирался вернуть ее вам, дорогая Элоди, да еще вместе с моей доверенностью!
— Правда?!
— Честное слово! Когда мы приплыли во Фритаун, я собирался просить Фрике передать это вам, но потом заметил желтый флаг на мачте яхты и приспущенное национальное знамя и так разволновался, что позабыл обо всем! Зато теперь!.. Теперь я счастлив. Как же мне повезло!.. Мы с Элоди оба выиграли в этой лотерее: вы, моя дорогая, выиграли много денег, что вовсе неплохо, а я — добрую жену! И я куда богаче вас, мое сокровище! — галантно закончил свою речь бывший жандарм.
Как ни ужасен тот урожай смертей, который собирает желтая лихорадка, многие все же выздоравливают после нее и до конца своих дней могут больше не опасаться этого недуга.
Иногда, кстати, случается, что эпидемия лихорадки прекращается внезапно и необъяснимо.
Протекает эта болезнь по-разному.
Чтобы ее избежать, лучше всего уехать из тех мест, где она распространена, в места с холодным климатом, например, в горы.
Разумеется, следует соблюдать меры предосторожности, которые предписывает накопленный опыт по борьбе с этой болезнью, и непременно уничтожать все вещи, принадлежавшие больным, какими бы ценными они для вас ни были.
И непременно гоните прочь всякие страхи, сохраняйте спокойствие духа, противопоставляйте беде всю вашу энергию! Вот те полезные советы, которые я могу дать.
Андре решил — по мере возможности — прибегнуть ко всем этим средствам.
На яхте «Голубая антилопа» был такой запас угля, что его вполне хватило бы для далекого похода в открытое море, и сразу же по возвращении экипажа с похорон Бреван приказал разжечь огонь в топке машинного отделения.
Он намеревался плыть к мысу Доброй Надежды.
Его решение всех удивило и обрадовало.
Новые горизонты, новые впечатления, возвращение к привычным обязанностям, благотворный морской воздух и, главное, облегчение при мысли, что они покинули зачумленный берег, — все это быстро сотрет из людской памяти грустные события последних дней.
А пока команда занималась дезинфекцией корабля. Его скребли, мыли, окуривали от трюма до верхушек мачт.
Экипаж трудился очень усердно, будучи уверен, что с болезнью покончено.
В самый момент отплытия вдруг обнаружился новый случай заболевания, но лихорадка протекала настолько вяло, что никого не испугала; наоборот, всем стало ясно, что эпидемия идет на убыль.
От Сьерра-Леоне — вернее, от Фритауна — около тысячи пятисот километров до Кейптауна[131], главного города Капской колонии. Яхта шла со средней скоростью десять узлов и через десять дней благополучно достигла Кейптауна, где ее заставили выдержать строжайший восьмидневный карантин.
Ничего другого никто и не ожидал: строгость английской санитарной службы была вполне понятна.
Супруги Барбантон, счастливые, как двадцатилетние молодожены, сошли на берег после пышного торжества, устроенного в их честь. Бывший жандарм не имел больше причин скрываться от жены в африканских дебрях, поэтому ему не терпелось вернуться в Париж, хотя Андре и предлагал им продолжить путешествие и поохотиться в разных местах земного шара.