Приключения в стране львов

Барбантон твердо заявил, что он не вернется на яхту, пока там будет находиться его жена, а останется в самом Фритауне. Поэтому, несмотря на то, что на сигнальных вышках казарм и больнице все еще висел желтый флаг, он велел, чтобы пирога подошла к городскому причалу…

— Посмотрите-ка! Посмотрите! — вдруг воскликнул Фрике и указал на легкий силуэт судна, стоявшего примерно в двух кабельтовых от них.

— Что случилось, мой дорогой мальчик? — спросил бывший жандарм. — Я вижу «Голубую антилопу», и у меня сердце разрывается при мысли, что я не могу взойти на нее и пожать руку месье Андре!

— Но на мачте!..

— Черт возьми! И правда! Проклятый желтый флаг! Зараза пробралась и на ее борт!

— Вы разве не видите, что национальный флаг приспущен?! Значит, на яхте покойник!

Обоим друзьям пришла в голову одна и та же страшная мысль.

Барбантон уже передумал сходить на берег, он указал гребцам на судно и скомандовал сдавленным голосом:

— К кораблю, ребята, и побыстрее!

Через несколько минут они уже были у правого трапа «Голубой антилопы» и ловко карабкались по нему. Когда же, едва переводя дух, французы ступили на палубу, их глазам предстала величественная в своей мрачности картина.

ГЛАВА 17

Гроб на борту яхты. — Леденящий душу страх. — Жертва эпидемии. — Прощай, моряк! — Пока двое друзей путешествовали. — Мадам Барбантон в отсутствие мужа. — Самопожертвование. — Перерождение моральное и даже физическое. — Сладкие волнения. — Жандарм обвиняет себя. — Фрике возвращает медальон владелице. — Два выигрыша четы Барбантон.

На палубе яхты происходила волнующая и печальная церемония.

Сначала Фрике и Барбантон увидели весь экипаж корабля, построившийся в две шеренги и скорбно молчавший; потом заметили неподалеку от рулевой рубки длинный прямоугольный предмет, покрытый национальным флагом, и поняли, что перед ними стоит гроб.

Страх сжал парижанам сердца, и им показалось, что миновала целая вечность, пока они наконец с облегчением не перевели дух.

О, прекрасный эгоизм дружбы! Из заднего люка с трудом поднимался на палубу месье Андре! Он шел туда, куда призывал его долг.

Значит, их друг жив!

Разумеется, они будут оплакивать неведомого мертвеца, но можно ли винить их за то, что они испытали радость, поняв всю беспочвенность тревоги за Андре?!

— А вдруг эта несчастная женщина умерла, и я даже не успел проститься с ней?! — горестно прошептал жандарм.

Андре подошел к гробу, обнажил голову и, обращаясь к команде, проговорил следующие слова:

— Я пришел сюда, чтобы вместе с вами проводить в последний путь нашего замечательного рулевого Ива Танде, которого унесла безжалостная эпидемия. Наш добрый товарищ будет спать в чужой земле, но я позабочусь о том, чтобы за его могилой тщательно ухаживали… К несчастью, большего я для него сделать не могу! Никто из нас не забудет печальной стоянки в Сьерра-Леоне, и мы сохраним в наших сердцах вечную память о друге, погибшем на своем посту! Прощай, Ив Танде! Прощай, отважный моряк! Ты умер честно, так покойся же с миром!

При этих словах капитан подал знак, боцман свистнул в дудку, и гроб, поднятый четырьмя матросами, установили на траурно убранную шлюпку, подвешенную за бортом яхты на талях.

Затем прогремел пушечный залп, и шлюпка вместе с рулевым и гребцами медленно опустилась на воду.

Одновременно снарядили большой катер, к штурвалу которого встал сам капитан, и делегация от экипажа направилась к берегу, чтобы сопроводить гроб на английское кладбище.

И только тут Андре заметил своих друзей.

Он протянул к ним руки и воскликнул:

— Наконец-то вы вернулись! Но при каких печальных обстоятельствах!

— На нашу яхту проникла желтая лихорадка, ведь так?

— Увы! Нас постигло большое несчастье, и дай Бог, чтобы не было еще и других жертв!

— Значит, на борту есть больные?

— Да. Ваша жена, Барбантон! Бедняжка! Пойдемте, дружище, она ожидает вас с большим нетерпением!

— Сейчас, месье Андре! Фрике, не оставляйте меня, я чувствую себя таким несчастным, когда думаю, что эта женщина, которая все-таки носит мою фамилию, заболела опаснейшей болезнью… Она очень плоха? Скажите правду!

— Два дня мадам была при смерти, но теперь самое страшное позади.

— Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! Однако, месье Андре, женщина, которая выздоравливает после желтой лихорадки, не может не нервничать… и, честное слово, мне снова делается страшно!

— Да Бог с вами, мое старое дитя, не говорите глупостей! Уверяю вас, что после этого тяжелого потрясения ваша жена и морально и физически стала совсем другим человеком.

— Неужели, месье Андре?