Приключения в стране львов

…Между тем Фрике старался разузнать что-нибудь о судьбе медальона мадам Барбантон. Задача была нелегкой. Требовались дипломатические ухищрения… и огромное количество алугу… чтобы заставить Сунгуйю отдать драгоценную вещицу.

Интересующий Фрике предмет и впрямь находился у монарха: последний без малейшего зазрения совести украл его у путешественницы. Не станем, однако, осуждать Сунгуйю — ведь негры подобны детям и не колеблясь берут то, что им приглянется.

К тому же он считал эту вещь могущественным фетишем, вырвавшим супругу жандарма из смертельных объятий гориллы и открывшим ему, Сунгуйе, дорогу к трону.

Чернокожий рассказал все Фрике, когда был в стельку пьян, но не разрешил ему ни потрогать медальон, Ни даже взглянуть на него. Негр носил фетиш на цепочке, завернутым в кусок кожи, и считал, что один-единственный чужой взгляд может лишить талисман силы.

Фрике, однако, очень хотелось взять его в руки — хотя бы ненадолго, — чтобы извлечь заветный лотерейный билет. Правда, юноша был не в восторге от того, как приняла его когда-то мадам Барбантон, но все же считал своим долгом постараться вернуть билет владелице.

Поэтому он решил неустанно наблюдать за Сунгуйей и при первой же возможности забрать у него ценную бумагу, оставив сам медальон негру.

И подходящий случай не замедлил представиться.

Однажды ночью монарх по обыкновению пил пиво с алугу в компании Фрике, который предательской рукой все подливал и подливал царьку эту крепчайшую смесь.

Юный парижанин вовсе не собирался тягаться со своим собутыльником и незаметно лил жидкость себе за ворот, отчего вскоре вымок насквозь. Он как раз вышел из хижины, чтобы переменить одежду, пропитавшуюся алкоголем, когда откуда-то послышались громкие возгласы:

— К оружию! Тревога!

Селение пробудилось и наполнилось шумом и женским визгом.

Черные воины быстро и несуетливо заняли свои места, и перед строем появился Барбантон — величественный, великолепный, при полном параде.

Благодаря многочисленным репетициям каждый отлично знал, что надо делать в случае внезапной атаки, и защита была организована мгновенно.

Фрике поспешно вооружился многозарядным винчестером, сочтя его более подходящим для боевых действий, чем любое из длинноствольных охотничьих ружей, и возглавил отряд отборных воинов, защищавших царское жилище и особу самого монарха (в настоящий момент совершенно беспомощного).

Вскоре крики усилились; солдаты обеих «армий» окликали друг друга, подобно героям Гомера, выстрелы гремели все чаще, шум и суматоха стали невообразимыми, бой шел уже повсюду. Это и был тот грандиозный штурм, которого так долго пришлось дожидаться.

Очень скоро стало очевидно, что превосходящие силы противника одержали бы легкую победу, если бы жандарм заранее не позаботился об обороне.

Первый натиск остановили заграждения из бамбука: стрелки, защищенные габиенами[121], были за ними в безопасности и метко вели огонь по наступавшим.

Фрике же тем временем достал из своей дорожной аптечки пузырек с нашатырным спиртом, отлил немного в пустотелую тыкву, добавил воды и заставил Сунгуйю залпом проглотить это питье.

Пьяного проняло так, как если бы ему дали толченого стекла, размешанного в расплавленном свинце. Он вскочил, встряхнулся, подпрыгнул, стал изумленно тереть глаза и наконец пришел в себя.

Разобравшись в происходящем, Сунгуйя понял, что дело приняло серьезный оборот, и не мешкая включился в события. Ведь он как-никак был тут самым заинтересованным лицом!

…Стрельба на улице почти затихла. Значит ли это, что ряды защитников поредели?

Враги заметно усилили натиск, а громогласных команд генералиссимуса почему-то не слышно.

Что же все это означает?

Может, в сражении произошел перелом? Ведь военное счастье переменчиво!

Так и есть. Враги повалили ограду и, устрашающе крича, приближались к жилищу новоиспеченного царя.

Стрелки Сунгуйи стояли вокруг дворца, непочтительно называемого Фрике «хижиной правительства».

Число осаждающих возрастало с неимоверной быстротой.

Дворец, превращенный в крепость, заполнился воинами, в бамбуковых стенах были торопливо прорезаны ножом бойницы для ружейных дул.

Тут командовал Фрике.

Сунгуйя волновался и бледнел, делаясь пепельно-серым.

Парижанин подбадривал его следующими проникновенными словами:

— Защищай-ка свою шкуру, мой африканский монарх! Сейчас не время трусить и бездельничать! И дерись получше, не то не сидеть тебе и твоим потомкам на этом троне!

Обезумевшая, яростная толпа попыталась ворваться во дворец; защищающие его стрелки уже не успевали перезаряжать ружья, снаружи, у входа, завязалась рукопашная схватка… и тут из дома донесся пронзительный свист.

Стрелки Сунгуйи повиновались знакомому сигналу и мгновенно попадали на землю. В тот же миг тонкие стенки хижины как бы вспыхнули сотней огней: это одновременно выстрелила сотня ружей, обрушив на врагов настоящий свинцовый ливень.