ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮНГИ [худ. Г. Фитингоф]

Он обернулся. Перед ним стоял человек в чёрном дождевике с поднятым капюшоном, из-под которого виднелась эмблема командирской фуражки. У человека были светло-голубые глаза под нависшими бровями, и эти глаза смотрели на Виктора упорно, но не строго, и даже казалось, что они чуть-чуть улыбаются. Губы, охваченные двумя резкими морщинами, были крепко сжаты, но Виктору почудилось, что в самых уголках рта вздрагивает усмешка. Человек был не молод — в его небольшой светлой бородке блестели седые волосы. Он взял удивлённого Виктора за плечо, провёл в коридорчик за коммунальной палубой, мягко втолкнул в каюту и приказал:

— Подожди здесь… После тревоги будем говорить.

Закрывая за собой дверь, он добавил:

— Чувствуй себя как дома, маленький Лесков…

Его лицо вдруг просветлело. Виктор, пользуясь случаем, попытался определить своё положение на корабле, избавиться от тоскливого одиночества.

— Возьмите меня с собой, товарищ командир, — попросил он. — Вы мне только заведование дайте.

— Нет, не выйдет, юнга… Я пойду по башням и плутонгам. Ты себе шею сломаешь. Жди здесь и дальше коммунальной палубы не ходи!

— Товарищ командир, а вы не товарищ Скубин?

— Нет, юнга, — ответил незнакомец. — Но о тебе знает и товарищ Скубин. Мы со Скубиным услышали от ревизора Ухова, что ты на линкоре. Ну вот… Теперь я пошёл.

У него был необычный выговор — слова он произносил твёрдо и медленно.

Дверь закрылась. Виктор остался в незнакомой каюте, один на один с теми загадками, которые ему задал человек в чёрном дождевике с капюшоном. Какая беседа будет после тревоги — хорошая или плохая?

Каюта незнакомца по величине не уступала командирской каюте на блокшиве, но была несравненно лучше обставлена. Ковёр на палубе; койка, застланная красивым шерстяным одеялом; возле письменного стола два глубоких кожаных кресла; на переборках картины в золочёных рамках…

«Очень красивая каюта, — подумал Виктор. — Такой я ещё не видел».

Он подошёл к столу и, предусмотрительно заложив руки за спину, начал рассматривать чернильный прибор из серого камня, бронзовую пепельницу, на краю которой сидели забавные обезьянки, корешки книг по истории и военному делу. Всё это ему ничего не объяснило. Кто же он, хозяин каюты?

Над столом висело несколько фотографий: снимок линкора в походе, групповой снимок командиров, среди которых находился, если судить по бородке, и таинственный незнакомец. В нижнем углу фотографии была надпись: «Военно-морская академия, выпуск 192… года».

Вдруг Виктор остановился, поражённый. Как могло получиться, что он чуть-чуть не пропустил эту выцветшую, пожелтевшую, плохо проявленную карточку в рамке под стеклом? Знакомая-знакомая карточка, и ошибки быть не могло. Точно такую же карточку, в чёрной рамке, держал на своём письменном столе Фёдор Степанович, и Виктор видел её сотни раз. Плечом к плечу стояли два военмора, опоясанные пулемётными лентами, с наганами в руках, а над ними на картонном бутафорском дереве висел спасательный круг с надписью: «Дружба до гроба». Один военмор — тот, который повыше, — был его отец, а другого знал только Фёдор Степанович и говорил, что это друг отца, но фамилию Виктор не запомнил.

— Папа! — тихо произнёс Виктор. — Это же папина карточка!

Теперь всё стало ясно: он был в гостях у друга отца.

Виктор сел в кожаное кресло и затих. Ему показалось, что откуда-то издалека донёсся успокаивающий голос человека, которого он почти не знал, но так любил. Это было дивно и грустно.

На блокшиве Виктору часто говорили об отце. При каждом удобном случае воспитатели рассказывали мальчику, как жил минёр Лесков. Память о нём стала корабельной традицией и была так же привычна для мальчика, как весь блокшив, как его воздух, как портрет отца в Ленинском уголке. Но вот юнга идёт с корабля на корабль, и везде его встречает память об отце, даёт ему друзей, облегчает путь к флажкам и стыдит его, если он… Отец!.. Зачем он умер, зачем ушёл от него? Фёдор Степанович и Костин-кок относятся к Виктору неплохо. Но всё-таки зачем Виктор не имеет отца?..

— Здесь очень скучно, — прошептал юнга. — Лучше пойду в коммунальную палубу. А как только кончится боевая тревога, вернусь сюда. Он ведь не запретил выходить в палубу.

Виктор подошёл к умывальнику, помочил холодной водой глаза, выбрал самый маленький кусочек мыла, вымыл руки, вытер их кончиком полотенца и вспомнил, что он забыл положить мыло на место. Смешно! Кусочек мыла прогуливался… Каюта наклонилась в одну сторону, затем в другую, и кусочек мыла весело бегал по умывальнику.

— Качает! — сказал Виктор, удивлённый тем, что линкор, такой большой корабль, тоже не прочь покачаться.

Вдоль борта с шумом курьерского поезда промчалась одна, другая волна.

— Пошли! — воскликнул Виктор. — Корабль пошёл!

Вдруг линкор завалился бортом. Юнга, сохраняя равновесие, сделал несколько шагов в сторону, вернулся, положил мыло на место и вышел.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ВВЕРХ И ВНИЗ