— Не боись! — сказал Костя. — Раз притащил пальто, значит, ничего страшного. Мой бы в меня зубами вцепился, из вагона бы выбросил…
— Ну да? — Саша был бесконечно благодарен другу, что тот не посмеялся над отцом и над ним, Сашей.
— Спать хочешь?
— Не знаю… — Он нервно зевнул.
— А я тебе завидую, — сказал Костя.
— Почему?
— Послезавтра утром увидишь море.
— А ты?
— Первое впечатление! Пошли спать.
Ехали они втроем. Только вместо девушки был лейтенант. Его мундир аккуратно висел на вешалке, а сам он уже лежал на нижней полке, заводил на ночь часы.
— Ты где будешь спать?
— На верхней.
— И я на верхней! — сказал Костя. — Занимай левую, я — по ходу поезда.
Саша долго боролся с простынями и одеялом, вставал на цыпочки, даже подпрыгивал, пока более или менее сносно застелил постель.
— Спокойной ночи, — сказал лейтенант, отворачиваясь к стене.
— Спокойной ночи.
Под потолком горел ночник. Сжевали по пирожку, улеглись по своим полкам.
— Едем! — сказал Костя.
Стучали колеса, стучали колеса… Даже дух захватывало — все-таки в самом деле едут. К морю.
— Все. Детство кончилось! — Костя натянул на плечи одеяло, через минуту он уже ровно и шумно дышал.
А Саша все глядел на синий свет и не мог уснуть.
Он представлял себе ночь, комнату, раскладное кресло-кровать, которое сегодня стоит не застеленное. И маму с папой. Спят, наругавшись из-за Саши. Папа, наверное, защищал его. А может, еще не спят… А та женщина, в гостиничном вестибюле? Все. Теперь уже поздно…
— Сашка… — неожиданно проговорил Костя, — не спишь?
— Нет.
— А я вроде уже спал. Больше не хочу. Интересно, как это он узнал, в каком мы поезде едем? Твой отец?
— Ну! Я же написал в записке — 23.30… Мама его и заставила. Наверное, звонил по всем справочным… Теперь она его снова ругать будет. Что не снял меня с поезда.
— А твои ругаются?
— Еще как!
— Чего они не поделили?
— Кто знает!.. Всю жизнь так. — Саша жалел, что начал рассказывать, и все-таки продолжал: — Знаешь, до чего доходит? Папа вчера с чемоданом уходил… На улицу…
— Все же вернулся?
— Вернулся…
Помолчали. Спать расхотелось.
— Выйдем? — спросил Костя, поднимаясь с полки.
Свет в коридоре горел вполнакала. Здесь было уже пусто. Лишь в дальнем конце у окна стоял какой-то пассажир на костылях.
— Все-таки вырвались! — сказал Костя. — Здорово подвезло с этими деньгами.
Саша снова вспомнил ту женщину с сумочкой. Телефонную будку у Зоопарка… Поднял ли кто-нибудь пустой кошелек?!
За темным окном, мелькая, бежала вслед поезду низкая луна. Внезапно ее перекрыл встречный поезд. Освещенные окна мелькали, как кинокадры. Состав, кажется, вдвое увеличил скорость. Было что-то отчаянное и раскованное в яростном стуке колес.
— Послушай, есть у меня одно… Правда, не очень новое…
— Давай, — сказал Костя. — Только пусть поезд пройдет.
Костя, кажется, не улыбался. Саша стиснул поручень у окна, продолжал:
— Постой! — перебил вдруг Костя. — Сейчас! — И он направился в конец коридора.
Неужели в туалет? Саша был раздавлен. Убийственней рецензии придумать невозможно.
Но Костя подошел к инвалиду. О чем-то поговорил с ним. И вот он уже возвращался, неся в руке две сигареты.
— Держи.
Саша прикурил. Пальцы его дрожали.
— Ну, чего ты? Читай дальше.
— Знаешь, не могу. — Саша закашлялся. — Что за гадость?
— «Столичные».
Они молча стояли перед черным окном и дымили сигаретами. А поезд все скатывался по ночной, схваченной морозом равнине на юг, на юг.
Мелькнул огонек утонувшей в снегу будки путевого обходчика. Костя проводил его взглядом и вдруг забормотал вполголоса:
Поразительно, что Костя никогда раньше об этом не говорил… Вот почему его так тянуло шляться ранней весной, в эти самые первые солнечные дни. Южанин, он, оказывается, тосковал в зимней Москве по морю и голубому небу.
Саша стоял рядом с Костей и глядел, как сквозь их неподвижные отражения все бежала и бежала вслед поезду низкая луна…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Привокзальная площадь была мокрой. Может быть, ее недавно полили. А может, это была роса…
В сияющем голубом небе еще трепетала одинокая лучистая звезда.
Громадная, похожая на тучи гряда сумрачным полукольцом охватывала все пространство.
Горы!