Приключение не удалось

— И вот вам, пожалуйста! — говорила Ната. — Никогда в нашем классе воровства не было, а с этого года началось. И я знаю, кто этим занимается: новенький этот... Пашка Бакланов. Помните, как у Гриши Тетеркина черные тараканы пропали? Он оставил коробку на парте и вышел из класса. И, заметьте, последним вышел... А Бакланов дежурил в этот день. А потом Тетеркин вернулся глядь! — ни коробки, ни тараканов! И, главное, в класс никто не входил. Мы с Федькой всю перемену тогда у двери стояли, разговаривали. Помнишь, Федя?

— Ага, — промычал Федя и больше ничего не сказал.

Он был сегодня какой-то очень рассеянный. Он тащился рядом с Натой, загребая ногами сухие кленовые листья, усыпавшие тротуар, свесив набок курчавую голову, думая о чем-то своем. Всякий раз он отвечал невпопад или вообще ничего не отвечал.

— А как у меня с авторучкой получилось? — продолжала Ната. — Исчезла куда-то авторучка, и все! Я думала, что просто потеряла, а через день смотрю она у Бакланова из кармана торчит. Я к нему: «Бакланов! Это моя ручка!» «Докажи», — говорит. «И докажу! Вот трещинка на колпачке: я ее сразу узнала». А он: «Мало ли авторучек с трещинками! Ты докажи, что это твоя трещинка». Так и не отдал! Славка! Вот ты председатель совета отряда, вот ты скажи: и это правильно, что такой человек в пионерской организации находится?

Председатель шагал, заложив руки за спину, прижав широкий подбородок к воротнику гимнастерки.

— Не пойман — не вор, милая моя. Пашка еще что! Ты его старшего брата знаешь? В девятом классе учится. Так про него говорят, что он с настоящими ворами путается. Говорят-то говорят, а сделать ничего не могут. Ты сначала докажи, тогда уж и принимай меры. Верно, Федор, я говорю?

— Тараканы? Ага, — кивнул головой Федя.

Ната посмотрела на него:

— Федька!

Федя вздрогнул:

— А?

— Федька, что это ты сегодня... вроде не в себе какой-то? О чем ты мечтаешь?

Федя слегка улыбнулся:

— Так! Ни о чем. Просто так...

По ту сторону улицы на крыше одноэтажного дома копошились четверо парнишек, прилаживая к трубе шест для антенны. Увидев их, Федя замедлил шаги, а потом совсем остановился и крикнул:

— Эй, радисты!

Ната и Слава встревожились и стали тянуть его за рукава.

— Федька, опять за свое, да? — проговорила Ната.

— Федор, идем! Федор, не валяй дурака! Федор, слышишь?

Но Федя уперся:

— Эй! Радисты-аферисты!

Радисты бросили свою возню и вытянули шеи.

— Чего надо?

— Вы на свою антенну скворечник повесьте: толку больше будет.

— Давай катись отсюда, пока цел, — сказал долговязый малый лет пятнадцати.

— А чего ты мне сделаешь?

— Давай уходи, говорю, а то как дам сейчас! — закричал долговязый и поднял с крыши деревянную рейку длиной с полметра.

— Федор, мы уходим! Федька, последний раз говорю, — сказал Слава.

Но Федя отмахнулся от приятелей и, скрестив на груди руки, уставился на долговязого.

— Ну, брось! Ну, бросай! Ну, чего же ты не бросаешь?

Рейка, крутясь, перелетела через улицу и угодила Славе в плечо. Радисты бросились к приставной лестнице и стали быстро спускаться во двор.

— Всё! Теперь газуем! — удовлетворенно сказал Федя и легко, вприпрыжку, понесся по тротуару.

III

Радиолюбители хотя и выбежали на улицу, но от дальнейшей погони отказались.

Пробежав метров сто, ребята пошли шагом.

— Здорово, а? — сказал Федя. — Если бы мы тому, длинному, попались — тогда всё! Тогда бы от нас только мокрое место осталось.

— Дурак! Идиот! — прошептала Луна.

Председатель поднялся на цыпочки и, вытаращив на Федю глаза, затряс перед ним головой.

— Знаешь, Федор... Я думал, что ты хоть за лето поумнеешь, а ты ведешь себя как... как дошколенок. И вот что, Федор: если ты... если ты еще раз выкинешь при мне такую штуку, тогда... тогда... давай кончим нашу дружбу. Хватит с меня!

Федя долго и очень серьезно посмотрел на Славу и ничего не ответил. Прошли полквартала, Федя молчал. Прошли целый квартал, Федя не произнес ни слова. Ната несколько раз искоса взглянула на него. Жесткие каштановые волосы, которые вились упругими колечками, торчащие скулы, большой рот, вздернутый нос с широкими ноздрями — все это было у Феди грубоватое, мальчишеское, зато глаза у него были такие, что могла бы позавидовать любая девочка: огромные, темные, с густыми и длинными ресницами. Сейчас эти глаза смотрели вдаль так грустно, так меланхолично, что у Луны запершило в горле.

— Вот ты, Федя, обижаешься, — мягко заговорила она, — но ты, Федя, со стороны посмотри: ведь с тобой прямо ходить опасно! Ведь когда ты по Московской улице идешь, тебе все вагоновожатые еще издали кулаками грозят. Думаешь, им приятно, когда кто-нибудь на рельсах станет да еще руки на груди скрестит? Ведь если тебя задавят, кто будет отвечать? Они! А со вчерашними мальчишками!.. Играли себе ребята в футбол, а ты пристал: «Мазилы да мазилы!» Тебе развлечение, а мне из-за тебя полкосы, наверное, выдрали. Думаешь, приятно?