Приют забытых душ

Александра недрогнувшей рукой уколола прямо в вену на предплечье. Из ранки выступила капля крови. Яд, действующий лучше любого лекарства, должен так быстрее разнестись по организму. Михаила бросило в жар, участился пульс, расширились зрачки, а рядом с раной закололо тысячами игл. Он тут же попытался сесть. Но головокружение отбросило его обратно. И помещение содрогнулось, словно спонтанно запульсировало, внезапно ожив. Михаил понимал, что это обман зрения от воздействия яда, но все равно не мог привыкнуть: словно тебя поместили в клетку, которая то резко сужается, надвигаясь на тебя, то расширяется, и ты уже чувствуешь себя маленькой серой мышкой в помещении неизвестного гиганта…

– Нет уж, полежу чуть-чуть, – пробормотал мужчина.

– Да уж, – согласилась дочь. – Не насилуй себя. И так два дня – сплошные передряги.

– Знаешь, – тут же заговорил отец. – Я порой жалею, что зачал вас в такое время. Каменный век! Не видели вы жизни до Катастрофы. Не учились в школе. Да и детства у вас не было. Радости не было, как раньше. Тогда качельки всякие были, игрушки… Лагеря, турслеты… Телевизоры были, где много крутого и интересного показывали, компьютеры те же – твори на здоровье или играй во всякие интересные игры. Да много чего было, превращающего детство в детство. А сейчас? Ты уже все попробовала. И смерть видела. Страшно мне, Сашк, и обидно. Что не дал вам нормального детства. Чтобы чуть дольше вы детьми побыли. А не как сейчас. Тебе, вон, пятнадцать, а знаешь и умеешь больше некоторых взрослых в те старые времена. Разделяла тяжелую работу с нами, когда тебе еще и пяти не было. В десять научилась из ружья стрелять, в одиннадцать – изготавливать патроны, в двенадцать – свежевать туши. Какое ж это детство? Жаль, что не дал вам другого.

– Знаешь, пап, – Александра отстраненно смотрела на пыль, поднимающуюся в воздухе. – Я много раз хотела тебя спросить, как жили до, вернее, тогда или перед… Не знаю, как там у вас это называется… То ли Апокалипсис, то ли какой-то Пост… Не знаю! В общем, хотела узнать, но не спрашивала. Начинала думать, пыталась заговорить, но не спрашивала. А зачем? Этот вопрос всегда останавливал меня. А зачем мне надо знать о том странном времени, когда дети не могли постоять за себя? Мне хорошо и сейчас, вернее, было хорошо, пока была семья. И детство… Ну, разве его у меня не было? Тяжелая работа? Ну и что? Охота, оружие – так вообще класс! Думаешь, для ребенка это пытка? Не-а! Ты просто не видишь, как завидуют мне братья и сестры, когда я с тобой ухожу на охоту. Поверь, мне это в радость, да и им хотелось бы тоже поучаствовать. Да и игры… они для каждого свои. Я, например, представляла страшный лес, когда мы кротов копать пошли. Ну да, в поле – лес. Ужасный-ужасный! Много-много разных тварей, а я на них охочусь. Разве не игра? Не развлечение? А вот того времени, о котором ты говоришь, боюсь. Говоришь, просто? Нажал кнопку, и готово? Нажал кнопку – машина постирала, нажал кнопку – машина есть приготовила, нажал кнопку – развлекаешься… Уверена, это не так просто. Что-то странное и страшное за всем этим стоит. Я бы, может, попробовала, но потом бы наверняка испугалась и убежала. Так что зря не ругай себя. Было у меня и детство, и игрушки. Да и все было, что надо ребенку: семья и любящие родители.

– Да, – согласился Михаил, разглядывая повзрослевшую дочь. – Наверное, ты права. Не зная о некоторых вещах, их сложно желать. А детство для каждого свое. Кто-то кораблики с неописуемым восторгом пускает, а кто-то грезит о компьютерных играх. И все-таки жаль, что вы не познакомились с другим детством, где есть игрушки…

– Ты приносил как-то, помнишь?

– Ага, – Прохоров вдруг рассмеялся. – Куклу Барби. Ты мало того, что разобрала ее, так еще и порезала, чтобы посмотреть на внутренности.

– Но ведь она страшная была! – оправдывалась дочь. – Волосы зеленые, глаза синим обведены, губы… губищи… Ну, жесть же просто. Па, вот честно, не о том жалеешь!

– Видимо, да, – улыбаясь, согласился тот. – А когда-то они были идеалом красоты. Эх, как война все перетряхнула. С ног на голову поставила.

– А может, все правильнее только сделала? – пожала плечами Алекса. – Как надо? Как должно быть?

– Может, и правильно, – взгляд Михаила стал отстраненным. – Но сдается мне, что детей чужих воровать – неправильно. Совсем неправильно. Как и убивать их матерей. Это естественно было, может, для первобытного общества, а для людей, эволюционировавших несколько тысячелетий, вряд ли это верно. Но совершенно точно уверен, что последняя война перетряхнула разум всех без исключения. Кто пережил Катастрофу, перестал быть прежним. Мозги у всех точно наизнанку. Не иначе. Вот кто в здравом уме убивает женщин и забирает детей?