Сон отпустил ее, сквозь заколоченные досками ставни пробивался свет, и девочка не могла поверить, что старушка ей приснилась, так правдоподобно выглядела во сне обстановка дома. Тот же стол, тот же шкаф, одна створка которого оказалась стеклянной, а на полочке стояла старая фотография в деревянной рамке. Саша спрыгнула с кровати и вгляделась в лицо. Та самая бабушка! Она – никаких сомнений!
Пораженная до глубины души, девочка медленно отошла обратно и присела на краешке кровати, понимая, что если тотчас не сядет, то, возможно, упадет, – так сильно задрожали коленки. На лбу выступил пот, и стало очень жарко. Слова, прозвучавшие во сне, громом стучали в голове, отпечатываясь в сознании навсегда:
Что они значат, для Саши оставалось загадкой, но теперь она не смогла бы их забыть. Настолько случившееся оказалось необычным, что ни объяснить, ни отвергнуть сон пятнадцатилетний подросток не мог. Это как цветы в детстве, которые только одним своим появлением вызывали в душе трепет и благоговение.
И вдруг девочка заплакала. Тихо и часто затряслись плечи, медленно опустилась на грудь голова, и с длинных девичьих ресниц закапали слезы: Саша не могла понять, почему ей приснилась какая-то странная старуха вместо семьи. В первую же ночь после катастрофы, когда перед глазами еще стоят образы мертвых матерей и жалкого братца, снится совершенно другое. Как такое возможно? Горе вновь рухнуло на плечи Александры. А пропавшие братья и сестры? Почему не снились они? А пришла лишь старушка, которую девочка никогда не знала, и рассказала невнятную сказку, и даже не сказку, а какой-то бред…
– Дочь, ты чего? – голос проснувшегося отца напомнил Саше, что она не одна. И что они полночи куда-то шли, проламывая стену мрака фонариком, а тьма сопротивлялась, рвалась навстречу и так сильно «толкалась», что Александра рухнула от нечеловеческой усталости. Значит, он проснулся. Неужели из-за ее тихих, совершенно не слышимых всхлипываний?
– Ничего, отец, ничего! – она попыталась незаметно вытереть слезы рукавом, но не смогла скрыть это движение от Михаила.
– Первый шаг в неизвестность, Алекса, всегда самый трудный, – сказал мужчина, вставая с кровати. – Дальше будет проще.
– Я не из-за неизвестности, – возразила дочь. – А из-за мам и Алешки. Неизвестность меня не пугает.
Отец нахмурился, потер затекшую во время сна шею, взъерошил волосы.
– Правильно, – вдруг согласился он. – Не стоит бояться того, чего нет. А вот того, что есть… Ну, тех уродов, что захватили твоих братьев и сестер, – стоит. За детей стоит бояться – они сейчас совершенно беззащитны перед бандитами, и им намного страшнее, чем нам. Но мы спасем их, дочь, спасем! По крайней мере, попытаемся… – отец хотел добавить что-то еще, но дочь нахмурилась и повернулась к нему. По чумазому лицу вниз бежали потеки уже высохших и размазанных слез.
– Нет, пап! – твердо сказала дочь. – Мы
– Мне бы твою уверенность, – хмыкнул Михаил, вставая, но Алекса качала головой и твердила:
– Ты не веришь? Пап! Ты не веришь?