Приют последней надежды

И почему я так сильно привязываюсь к людям?

Все же это слишком наивно с моей стороны, зная наперед, чем закончится любая дружба, как верный пес махать хвостом перед первым встречным-поперечным. Как бы я не был нелюдим и независим, как бы мне не нравились люди, в своем видовом исполнении, стоит кому-нибудь проявить хоть малейшую заинтересованность во мне, как я вижу в нем доброго друга и верного товарища. Мимолетная улыбка или дружественное рукопожатие – вот она малая цена моего доверия. Вот он мой гештальт.

Ты нуждаешься в друзьях.

А вот они во мне нет. Никогда не нуждались.

Даже, когда ты пытался быть хорошим другом.

Может в этом и дело? Я слишком старался понравиться, порой создавая лишь иллюзию заинтересованности, когда на самом деле не испытывал большого интереса. Говорил приятные слова, поддерживал в сложных ситуациях, принимая их точку зрения, хотя сам мог думать иначе. Мне приходилось прятаться, скрывать свое собственное Я за толстыми стенами конформизма. Мне казалось это правильным. Разве не так должны поступать близкие люди?

А должны ли?

Теперь я в этом не уверен. Да и как оказалось, это не очень-то и помогает. Люди чувствуют ложь. Неискренность, слетевшая с губ, лишь с виду похожа на невесомое пёрышко. В реальности она куда тяжелее и весомее. Однажды коснувшись человека, она оставляет незаметные, но смертельные раны. Причем потери несут с обеих сторон.

Я так часто терял, люди так часто уходили из моей жизни, что в какой-то момент я стал принимать это как должное. Глупо верить в безграничную верность. Давайте, быть честными. Все мы – потребители, и единственное, что важно для нас – это личное удобство. Новые туфли, новые джинсы, новая подушка, новый человек – главное, чтобы это было удобно. Хотя, не спорю, некоторые руководствуются другими факторами. Например, внешней привлекательностью. Но даже так рано или поздно все упрется в вопросы удобства. Люди приходят и уходят, как только ты становишься неудобен для них.

Ты так изменился.

Люди не меняются, меняются лишь их желания и потребности. Поэтому, когда вам неожиданно заявят, что ваши речи вдруг стали противны собеседнику, что вы подлый (даже при условии, что вы никогда этого не скрывали, потому что это единственное, что сблизило вас) человек и что при отсутствии общих интересов (а их действительно нет, потому что все это время вы подстраивались под человека и его интересы) нечего и время тратить на пустую дружбу – не обращайте внимания. Не могу сказать, что дело не в вас. Разумеется, в вас, хоть и не только. Просто человек, проснувшийся с утра, вдруг решил, что хочет быть хорошим (хотя бы на словах), а наполненный саркастичностью приятель ему сейчас просто-напросто не удобен. Согласитесь, это ведь сущая нелепица! Вот и не стоит переживать из-за таких пустяков.

Но ты переживаешь. Всегда переживаешь.

Но, в конечном счете, остаюсь один. Всегда один.

И все же.

Мне надоедает думать об этом. Слишком много воспоминаний всплывает в моей голове. Неприятных воспоминаний. И не уверен до конца, принадлежат ли они мне. Я переворачиваюсь на бок, подкладывая согнутую в локте руку за голову. Меня одолевает полуденный сон.

Солнечный луч, проникший в мою комнату, опасливо ползет по краю шкафа, медленно перебираясь на стену. Он словно вор, не ожидавший застать хозяина дома, хотел бы ретироваться, но законы физики неумолимо приближают его ко мне. В комнате тихо, лишь стальной радиатор периодически издает глухое потрескивание.

Ее тонкая холодная рука нежно касается моей щеки. Она лежит лицом ко мне, точь-в-точь повторяя мою позу. Длинные русые волосы раскинуты по всей кровати, оплетая собой и ее и меня. Я ловлю себя на мысли, что мы с ней словно две рыбёшки, пойманные в прочные сети судьбы, из которых выбраться нет никаких шансов. Мне становится грустно, а ее это как будто бы не волнует. В ее глазах блестят мириады звезд, а на губах застыла еле заметная улыбка. Рука сползает ниже и замирает на моей шее, где-то в области сонной артерии. Я вижу, как звезды гаснут в ее глазах, наполняясь гневом, а прекрасное белоликое лицо темнеет, искажаясь кривой ухмылкой. Она приоткрывает рот, когда острые ногти впиваются в мою шею:

Уби…

– Довольно, – обрываю я ее, отталкивая ее руку своей.

Гнев сменяется безразличием, и Элизабет растворяется в воздухе, превратившись в дымку.

Сдерживаться все труднее. Я чувствую, что она зовет меня. Ей нужно что-то мне показать, ее желание копится и скоро превратится в волну, которая накроет меня с головой. Скорее всего, я снова провалюсь в воспоминания, а значит выпаду на какой-то период из жизни, так и не разобравшись с Мелани и Штефаном.

Я приподнимаюсь и сажусь на край кровати. Машинально поворачиваю голову в сторону окна. Солнце вновь потухло. Будто кто-то выкрутил лампочку.