Приятель

Так вот, в тот день, в сочельник, я сидел за письменным столом в своем домашнем кабинете, выдержанном в темно-зеленых тонах. Порывшись в ящике стола, я вытащил оттуда маленький картонный листочек с надписью: «Спасибо вам за то, что заставили меня улыбнуться». Излишней сентиментальностью я не страдаю, но что-то в свое время побудило меня сохранить эту записку, хотя тогда я и считал, что в лучшем случае она станет всего лишь напоминанием о мелком давнем происшествии. Я положил в карман пиджака эту записочку и вишневого цвета футляр с кольцом и за день раз триста или четыреста проверил, не потерял ли их случайно. Едва на улице стемнело, Пэм приехала ко мне, немного взбудораженная последними неизбежными приготовлениями к Рождеству, необходимыми, учитывая наличие двух детей. В тот вечер девочки гостили у своего отца, а к Пэм должны были вернуться на следующий день. Мы же с нею планировали провести весь сегодняшний вечер в ресторане в центре города, за неспешной беседой. По пути я и собирался просить ее выйти за меня замуж и стать миссис Памелой… э-э… Бендок.

На дворе в тот вечер царил холод. Очаровательные улицы Бэк-Бэй были иллюминированы фонарями в старинном стиле. Стояла удивительная тишина, навевавшая мысли о том, что я не удержу кольцо в закоченевших пальцах и в решающий момент уроню его на сливную решетку, или нас ограбят. Эти мысли я прогнал как совершенно неразумные и не подходящие для человека, отправляющегося в хорошо продуманное путешествие. Мы шли вдоль Коммонуэлс-авеню, обсаженной высокими могучими деревьями, на которых сияли белые праздничные фонарики. Пэм взяла меня под руку, и мне уже не было холодно, и зловещие мысли перестали обуревать меня.

Свернули направо и вышли на Ньюбери-стрит, как и было задумано. Мы оказались на том самом месте, на том углу, где много лет назад она, по ее словам, увидела, как я гладил Гарри. Я дождался зеленого света, хотя миль на пять вокруг, кажется, не было ни единой машины. Пэм терпеливо ждала вместе со мной, и один Господь Бог ведает, о чем она думала в эту минуту. И я сказал – вероятно, немного неуклюже:

– Э, не на этом ли месте тебе пришла в голову мысль подарить мне тот галстук?

Она улыбнулась и без промедления ответила:

– Я сидела во-он там, за столиком летнего кафе. А вы вдвоем стояли именно здесь, где мы стоим сейчас.

На мгновение мои мысли унеслись к Гарри, показав, какой естественной бывает настоящая любовь. А потом мыслями я возвратился к Пэм, к которой привел меня Гарри и для разговора с которой я сейчас отчаянно подыскивал слова. Ежедневно в течение нескольких последних недель я проигрывал в уме предстоящий разговор, но сейчас все это как бы вылетело из моей головы, именно сейчас, когда эти слова были мне так нужны: остроумные замечания, мягкие намеки и, разумеется, убедительный, заранее подготовленный монолог. Словно кто-то нарочно вытряхнул из моих мозгов весь продуманный текст. Я молча нащупал в кармане кусочек картона и подал ей, не разворачивая. Пэм посмотрела на бумажку, больше всего напоминавшую упаковку от жевательной резинки, и взглянула на меня так, словно я выжил из ума.

Я молча указал кивком головы на то, что вручил ей. Не могу утверждать, но, возможно, в тот момент я просто лишился дара речи.

Ну, скажи, Брайан, скажи хоть что-нибудь! Ради всего святого, говори. Пройдут годы, дети и внуки Пэм будут пересказывать друг другу историю о том, как ты делал предложение их маме и бабушке, и вынуждены будут признать тот неоспоримый факт, что этот тупица с кольцом так и не смог произнести ни слова.

Пэм медленно развернула бумажку, прочла слова «Спасибо вам за то, что заставили меня улыбнуться» и окончательно убедилась, что я рехнулся. Посмотрела на меня немного смущенно, хотя и попыталась – что для нее характерно – замаскировать это смущение. Тем временем она старалась разгадать, к чему я клоню.

Были же продуманы реплики, которые мне надлежало выдать в эту самую минуту: о том, что именно она заставляла меня улыбаться все эти годы, что она подарила мне миллион улыбок, на которые я не смел даже надеяться, – улыбок при виде ее самой, при виде ее детишек, их кроликов, собаки… Улыбки при одной мысли о ней, даже когда сама она была далеко от меня. Но я совсем забыл приготовленные фразы. У меня оставались лишь кольцо и ком в горле, поэтому я вытащил из кармана вишневого цвета футляр и хрипло прокаркал:

– Ты согласна выйти за меня замуж?

Она недолго разглядывала кольцо, взяла его и, не надевая, подняла глаза на меня. Щеки ее раскраснелись от мороза, локоны развевались на свежем ветерке, а в глазах на минуту загорелись огоньки. Она прильнула к моим губам, а потом сказала просто, ровным голосом:

– Согласна.

Она согласна. Значит, отныне мы будем вместе, Пэм и я. То есть Пэм, я и двое ее детишек. Если уж на то пошло, Пэм, я, двое детишек, два кролика и две наших собаки. А кроме того, пара енотов из Мэна, о которых я тогда еще не знал, спрятанные в спальне на втором этаже лягушки и, конечно же, Цыпа – вот кто никогда не лез за словом в карман.

* * *