Приговор приведен в исполнение...

— Следите, стало быть? — Дарья Ефимовна прищурилась, и Цируль подивился, как изменилось ее лицо, оно стало каменным каким-то, мрачным, некрасивым.

— Нет, зачем же? Просто было несколько дебошей с участием Искандера Николаевича. По стопам старшего брата уже, к сожалению, шагает и младший братец... Простите, имя его запамятовал.

— Незачем вам знать его имя, — зло отрезала Часовитина. — Тоже мне свобода! Погулять уже нельзя, душу отвести. Я как чувствовала, говорила покойному великому князю: «Ну зачем ты на китель красный бант нацепил? От людей стыдно. Раньше носил аксельбант, а теперь бант! Попомнишь меня, будет еще хлопот с этими безобразиями... С революциями этими!»

— Давайте все же о деле, — перебил посетительницу Цируль. — Гостиница и мельница теперь собственность государства, народное добро. Сыновья ваши должны работать, трудиться. Да и вам, Дарья Ефимовна, тоже не грех поступить на работу.

— Мне? — ахнула Часовитина, широко распахнув глаза. — Может быть, мне на свою собственную мельницу пойти грузчицей?

— А что, это идея! — рассмеялся Цируль. — Прекрасная идея.

Венский стул застонал под тяжестью Часовитиной. Она вскочила. В глазах — пламень, бешенство.

— П-послушайте... Вы, иноррродец!..

Фриц Янович не сразу понял, что это она к нему обратилась.

— Вы... — задохнувшись, промолвила Часовитина. — Вы... Таких... — она больше ничего и не сказала, но все было ясно.

«Попадись такой в темном переулке!» — подумал невесело Фриц Янович и вздрогнул — могучая посетительница, стремительно выходя, так хлопнула дверью, что стены качнулись и зазвенели оконные стекла.

Фриц Янович попил воды из чайника, прямо из носика. Посидел, собираясь с мыслями. В голове же застряла одна-единственная: «Вот чертова баба. «Иноррродец»!.. Ах, баба!»

Раздался резкий трезвон аппарата Эриксона. Цируль недружелюбно покосился на телефон. Эта штука буквально донимала его. Ну понятно, когда звонят по делу — из исполкома, комиссариатов, из органов охраны. А то ведь часто позвонят и молчат. Лишь бы напакостничать, намекнуть, мол, имей в виду, хам, есть еще те, кто спросят с тебя со временем по всей строгости!..

Снимать?.. Не снимать трубку?.. А вдруг по делу? Вдруг зампред Ташсовета Финкельштейн? Собирался о чем-то посоветоваться. Цируль взял трубку.

— Послушай, любезный, — раздался бархатный баритон, — позови-ка к телефону господина Цируля.

— Цируль слушает. Только нынче принято другое обращение — «гражданин». И еще желательно говорить незнакомым людям «вы».

Бархатный баритон рассыпался в извинениях:

— Боже мой!.. Простите великодушно. Я и помыслить не мог, чтобы у такого большого человека не было секретаря.

— Секретарь есть, но ему тоже надо говорить «вы» и не называть его «любезным». С кем имею честь?

— Ой, как нехорошо получилось! — продолжал сокрушаться неизвестный. — Я готов провалиться со стыда!... Если бы только могли меня сейчас видеть!.. Я покраснел как вареный рак. Слово честного человека...

— С кем имею честь? — перебил Цируль.

— Ах, да!.. От расстройства я забыл представиться. С вами говорит Василий Николаевич Иванов, наследник Иванова Николая Ивановича.

— Вас ограбили?

— Как вам сказать? — в голосе Иванова проскользнули язвительные интонации. — Трудно объяснить в нескольких словах...

Василий Николаевич умолк, а Цируль спешно перебирал в памяти сведения, собранные о богаче В. Н. Иванове. Так... Винокуренный завод, построенный еще в 1869 году его отцом за Анхором... Огромные виноградные имения «Дегресс», «Капланбек», «Кенес»... Отец его умер в 1906 году... На его могиле за церковью установлен огромный черный мраморный крест... Тьфу, напасть!.. При чем тут крест?

— Вы меня слышите? — вновь подал голос Василий Николаевич.

— Слышу. И давайте поконкретнее. Вы звоните в Управление охраны. Значит, вас ограбили либо вы подверглись насилию...

На противоположном конце провода как-то странно захихикали.

— Нынче меня мудрено ограбить. Имущество мое конфисковано. На заводе и в имениях вооруженная охрана.

— Что же вам в таком случае угодно?

— О!... Это уже деловой разговор. У меня для вас есть сообщение чрезвычайной государственной важности. Но это не телефонный разговор. Надо бы поговорить, поверьте мне, в неофициальной обстановке. Стоит ли дни и ночи напролет казниться в управлении?..

— По делам я принимаю только на службе. Дело у вас срочное?.. Может быть, необходимо оперативное вмешательство?

— Хм... Пока что никого не режут. Могу ли я рассчитывать на аудиенцию?

— В таком случае приходите сегодня в семь часов.

— Очень, очень вам благодарен... товарищ Цируль!