Приговор. Об экспертизе душевнобольных и преступников

Исходя из неверного положения о самостоятельности и независимости различных душевных способностей, из учения об изолированных болезнях воли, мономаниях, некоторые врачи и юристы допускали существование относительной или частичной вменяемости, смотря по тому, совершено ли преступное действие под влиянием болезненных мотивов – например идей бреда – или же под влиянием тех же мотивов, которыми может руководиться и здоровый человек и которые не связаны с предметами бреда. По этому учению страдающий, например, бредом преследования, если он убьет своего мнимого врага, должен считаться невменяемым, но если он из ревности отравит свою жену или из мести подожжет дом соседа – он должен считаться способным ко вменению, потому что эти мотивы, которыми он руководился, не вытекали непосредственно из его бреда.

Несостоятельность учения о частичной вменяемости очевидна, хотя и до сих пор существуют еще его защитники. В настоящее время мы не можем допустить, чтобы душевные способности, как это признавалось прежними психологами, считались самостоятельными, независимыми одна от другой, так как они суть не что иное, как различные проявления одной и той же душевной деятельности; мы не можем допустить частичного душевного расстройства, потому что если у человека существует душевная болезнь, она отражается на всех проявлениях его психической жизни; не можем допустить, чтобы больной в одних вопросах оперировал больной стороной, в других – здоровой. Раз будет доказано, что человек не обладает необходимыми условиями вменения – свободой суждения и свободой выбора, – то действия его, совершенные под влиянием каких бы то ни было мотивов, не могут быть уже вменяемыми.

Некоторое сомнение относительно частичной вменяемости могло бы явиться по отношению к лицам, страдающим навязчивыми мыслями. Можно было бы думать, что эти лица не ответственны за преступления, совершенные под влиянием навязчивых мыслей, но в то же время должны подвергаться ответственности за поступки, которые не представляют никакой связи с этими мыслями. Но такой взгляд был бы совершенно неправилен. Многочисленные наблюдения показывают, что навязчивые мысли не представляют единичного, совершенно обособленного явления, что при них глубоко изменяются и другие стороны психической жизни. И, конечно, это общее изменение должно быть выражено очень резко, если человек не в состоянии бороться с своими мыслями, подчиняется им, несмотря на сознание, может быть, их нелепости и чудовищности. Вот это-то общее изменение всей психической жизни и делает подобных лиц неответственными за все поступки, совершенные ими в этом состоянии, – все равно, будут ли они связаны с навязчивыми мыслями или нет.

8

Ввиду отсутствия резкой границы между болезнью и здоровьем, ввиду существования переходных ступеней от полного душевного здоровья к совершенному психическому расстройству, казалось бы, вполне правильным допущение уменьшенной вменяемости.

«Отрицая вменяемость помешанных, – говорит проф. Мержеевский, – не следует впадать в крайность, не следует безусловно отвергать способность ко вменению и в тех случаях, когда обвиняемый человек не страдает душевною болезнью в собственном смысле слова, а обладает только предрасположением к душевным заболеваниям, является субъектом с особенным невропатическим характером: к числу таких лиц принадлежат многие истерические женщины, а также люди с приобретенными пороками мозга, перенесшие например, сотрясение этого органа или тяжелые общие болезни и т. п. В этих случаях замечается уменьшенное сопротивление психических сил, и подобные субъекты на пути к совершенно преступления не могут оказывать такого противодействия, как здоровые люди. Ввиду этого следовало бы допустить понятие так называемой „уменьшенной вменяемости“».