Пригов. Очерки художественного номинализма

Как и у Декарта, письмо – это фиксация движения, «пробегания», трансцендирующего визуальность. В тексте «Буквы» (1997) Пригов говорит о «выращивании из букв-онтологемм [так! – М.Я.] стройного растения смысла». И выращивание это имеет характер «квазипроцессуальной выстраиваемости» (ИИУ, с. 134). Характерно в этом смысле широкое использование печатных, письменных текстов (например, газет) и буквенных обозначений в тех визуальных работах Пригова, которые также касаются «трансцендентальных» явлений. Характерно и широкое использование в этих работах «лиловых», вернее красных пятен (например, пятен «крови» или «вина») как индексов объектов, утрачивающих форму. Такое неконвенциональное понимание буквы имеет существенное значение. Буква перестает быть лингвистическим элементом, включенным в цепочки различий и связанным с порождением смысла. Буква размечает пространство, в котором появляются связанные с ней симулякры, фигуры, не имеющие смысла и имеющие чисто пространственные конфигурации. На приговских газетах располагаются странные фантазматические существа, астральные монстры – симулякры par excellence.

9. ОНТОЛОГИЯ: БУКВЕННАЯ РАЗМЕТКА ПОТЕНЦИАЛЬНОСТИ

У Пригова есть текст под названием «Трансценденция», где катастрофы оказываются в прямой связи с буквенной индексацией:

Меня настигает известие о странной катастрофе где‐то вдали на нашей планете, я неопределенно хмыкаю и определяю себе потерю чувственности, обозначая ее индексом Т (ИИУ, с. 86).

«Т» в данном случае – это первая буква слова «трансценденция». Катастрофа тут – потеря зримого, воображаемого, то есть очищение памяти от мнемонического образа, и одновременно это выход за пределы чувственного, который фиксируется в буквенной индексации. Это исчезновение зримого в трансцендентальном описывается в «Живите в Москве» в эпизоде учебы в «Строгановском училище», которое действительно кончал Пригов. Здесь фигурирует «некий, например, Яковлев», который постоянно смотрит перед собой и созерцает «разнообразные чистые умозрительные формы» (ЖВМ, с. 269). Сам рассказчик пишет о себе, что он «изобретал всевозможные проверочные перпендикулярные, поперечные, косые и все мыслимые умопостигаемые сечения живых телесных объемов для проверки и наполнения напряжения. Да, в этом можно было полностью пропасть. И я пропадал» (ЖВМ, с. 269). Скульптура, пластическая масса, глина тут прямо исчезают в умозрительности форм и ведут к исчезновению самого скульптора.

Трансцендентальность буквенной индексации – тема множества текстов, объединенных темой азбуки. Пригов сочинил немало предуведомлений к различным азбукам. Азбуки эти почти без исключения – иронические фантазии на тему исчезновения и разметки пустоты, – отсюда азбуки «исчезновения», «похоронная» и т. д. Буквы тут называются «индексами поля», «зонами каждого элемента системы алфавита» (СПКРВ, с. 141). Буквы часто понимаются именно как точки, генерируемые неопределенностью пространств чистой потенциальности:

От буквы до буквы рукой подать, а какие пространства неподъемные разделяют их, какой тайной и молчанием они переложены, что лишь искрой угадывания смутного и невыразимого прожигаемы (СПКРВ, с. 164).

В тексте «Метакомпьютерные экстремы» Пригов берет за модель пространства клавиатуру компьютера, на которой буквы понимаются им как неизменная разметка этого пространства. Отсюда генерация текста описывается как смена позиций:

Заменяем каждую позицию следующей ей позицией алфавита ‹…› Каждую четвертую – второй позицией…[363] – и т. д.

Это обращение к клавиатуре само себе показательно. Когда‐то Мишель Фуко использовал набор букв на клавиатуре французской пишущей машинки – AZERT для иллюстрации того, чем является высказывание (l’énoncé):