Приди и виждь

            Христианину негоже было брать в руки монету с изображением языческого божества, да еще столь злобного, от взгляда на которого, согласно легенде, каменели люди. Поэтому Крисп только ласково улыбнулся мальчику и вопросительно посмотрел на него.

            Тот попытался объяснить что-то отчаянными знаками, но сестра быстро ухватила его и посадила к себе на колени.

            Окончательно сбитый с толку Крисп не знал, что и подумать.

            - Он онемел после того, что случилось! - словно извиняясь за сына, пояснил отец. – Ведь все происходило на его глазах: рушился дом, я отбивался от римлян, нас волокли в плен…

            - Да-да, я… понимаю! – виновато – ведь он сам гражданин Рима, поработившего Дакию - кивнул Крисп и, показав глазами на девушку, шепнул: - А что это она такая большая, и до сих пор в куклы играет?

            - Это не кукла. Это богиня нашего домашнего очага, которого больше нет…- с сожалением отозвался Сувор. – Она не сумела защитить его, так хоть мы её сберегли! Прости, мы не привыкли еще быть рабами! – виновато добавил он, не обращая внимания на то, что девушка, дергая за локоть, пытается остановить его: - Но и ты, как я вижу, еще не умеешь быть господином. Ты даже не спросил, что я умею. А я ведь умею всё! Я и кузнец, и гончар, могу быть даже садовником. Клянусь всеми богами, я даже не знаю, кому теперь из них можно верить, все они отвернулись от нас… но все равно клянусь: что буду работать за десятерых, мои дети тоже изо всех сил будут помогать мне, только… не разлучай теперь хотя бы - нас!

            Крисп не совсем понял смысла последней фразы. Но переспросить не успел. Мужчина понизил голос и уже почти шепотом сказал:

            - И, если можно… раз уж мы твои рабы… прошу тебя, накорми хотя бы - детей!

            - Да-да, конечно! Сейчас!

4

Марцелл открыл сумку и привычно стал пересчитывать эдикты…

            Крисп сорвался с места, подбежал к отцу и, волнуясь, сказал, что рабы голодны. Чем накормить их?

            - Похвально, что ты так заботишься о своих рабах! - выслушав его, одобрил Марцелл и отвел подальше от кормы с пассажирами. - Как будущий хозяин и господин ты должен быть рачительным во всех отношениях. Плохо только, что ты подошел сюда без моего разрешения! Больше чтобы этого не было! А что касается твоих рабов… Передай Гилару, чтобы он досыта накормил их из котла…

            - Спасибо, отец!

            - … для своих гребцов! – как о само собой разумеющемся, докончил Марцелл.

            Крисп сразу сник.

            - А… где мне разместить их? Не будут же они все время стоять на палубе? – глядя себе под ноги, пробормотал он.

            - И это верно, - согласился отец. - Пусть сидят на носу корабля. Там теперь много места!

            И хоть место, отведенное Марцеллом для рабов, было самой дальней точкой от отца Нектария, такое решение почему-то не огорчило Криспа.

            Наоборот, он даже обрадовался, что может теперь быть около них хоть все время! Его так и тянуло к рабам. Одно только смущало Криспа: явная натянутость в их отношениях. Мужчина, как мог, скрывал ее. А девушка показывала при каждом удобном случае. Но вот что странно: насколько она сторонилась его, настолько тянулся к нему мальчик.

            И этого Крисп никак не мог понять.

            Весь этот день был для него, как миг. И каждый миг – как день.

            Вечером, когда они вдвоем с отцом коротали остатки вечера в каюте, Крисп не мог заставить себя не думать о рабах и, особенно, девушке. Марцелл о чем-то спрашивал его. Он невпопад отвечал…

            - Ты что, не слышишь, что я тебе говорю? – наконец, не выдержал отец.

            - Я? Разве?.. – удивился Крисп.

            И стал вдруг с жаром рассказывать отцу то, что слышал от мужчины о Дакии: ее дремучих лесах, с причудливыми чащами, особенно в зимнее время, задумчивых озерах, студеных родниках, стучащих, как горячее сердце…

            - Что это с тобой сегодня? Ты прямо, как Овидий стал говорить! – вдруг удивленно спросил Марцелл.

            - А кто это? Тоже дак? – живо заинтересовался Крисп.

            - Нет, римский поэт. Хотя, кое в чем ты прав. Последние годы жизни он провел рядом с Дакией. В городе Томы, куда был изгнан императором Августом за… как бы это помягче сказать… не очень хорошие стихи о любви.

            - Разве за стихи о любви ссылают?

            - За такие я бы сослал еще дальше!

            Они немного помолчали, и Крисп спросил:

            - А это – мои рабы?

            - Да, я же тебе подарил их! – берясь за сумку с эдиктами, кивнул Марцелл.

            - И я… могу делать с ними все, что угодно?

            - Конечно!

            Марцелл открыл сумку и привычно стал пересчитывать эдикты, внимательно проверяя целостность печатей:

            - Один, два, три… Никак не могу понять, как можно верить в то, что говорит этот Нектарий? – как бы между прочим заметил он и, не дожидаясь ответа Криспа, тут же перевел разговор на другую тему: - А что это тебя так стала волновать Дакия?

            - Да так…

            После вчерашней ночи отношения между отцом и сыном были еще натянутыми, и ни один из них не решался довести до конца разговор о том, что больше всего волновало его.

            - Пять… шесть… семь… - продолжал счет Марцелл. – А-а, я, кажется, начинаю догадываться – виной всему – золотистые волосы и синие глаза?