Прямое попадание

Все расселись, раздвинулся плюшевый бордовый занавес, и потек обычный школьный утренник. Ближе к финалу вышел монтаж с Бугром. Саня в своих кусках гремел басом, его впалые щеки заплыли бурыми пятнами румянца. Наконец он так рявкнул: "Ленин!" - что дрогнул свет в большой люстре. Зал не без облегчения зааплодировал. Присутствующие не знали, будет ли продолжение, чего ждать дальше. Повисла пауза. От задних рядов кто-то пробежал по проходу к эстраде. Ага, значит, можно двигать на выход. Начали вставать со своих мест. Произошло движение перед занавесом. Они подняли глаза и увидели на сцене... Ленина.

Зал не сговариваясь встал и устроил овацию.

Ильич вышел на середину, привычно заложил большой палец левой руки в пройму жилета, энергичным жестом попросил сесть и с жаром обратился "к собравшейся рабочей и крестьянской молодежи" с известными словами о том, что перед ними благодаря свершившейся социалистической революции открылось небывалое будущее. Но чтобы построить это будущее, им надо учиться, учиться...

После повторных долгих аплодисментов на сцену взошел директор и без обычного подергивания усами с одновременным облизыванием языком верхней губы - его тик в школе постоянно копировали - поблагодарил актера Московского художественного академического театра Смирнова за то, что тот, несмотря на загруженность, пришел к ним в школу. Артист принял букет, раскланялся и выскользнул в дверь - торопился в другие школы.

- Чего ему подлизываться, - утерев капли красного молдавского с подбородка, выдохнул Феликс Эдмундович, высокий блондин с удивительно пропорциональной фигурой - Саша Алексеев, друг Назарова последних школьных лет.

- Из школы не поперли, повезло - Мостовой откинулся.

Отец Глазкова работал в "хитрой конторе" и однажды оставил дома связку так называемых "вездеходок" - ключей, подходящих к любой машине. Глаз с парнями из своего двора открыл вечером "Волгу" какой-то известной артистки и поехал кататься. У первого светофора машина заглохла, подошел милиционер... При Мостовом, можно не сомневаться, продолжал бы Глаз образование в другой школе.

Он знал об их "подполье" и очень хотел, чтобы его приняли в Игру. Но он не проходил изначально - не улавливал принцип конспирации, который был предельно прост, никем не формулировался - в меру понятливости. В меру ощущения каждым текущего момента жизни. Даже если кто-то из взрослых решал завести с ними душеспасительную беседу на предмет: не тем вы, ребята, увлеклись, займитесь чем-нибудь более полезным, например, шефской работой с четвероклашками, они в ответ сделают искренние, круглые глаза, недоуменно пожмут плечами: о чем вы, дяденька? какие глупости? Разве они, нормальные московские подростки, похожи на впавших в детство, как некоторые, пальцем не станем указывать? Какое "подполье"? Какая "фракция"? Кто вам это сказал? На уроках, да, мы проходим новейшую историю, действительно, там речь о подполье, о фракциях, о политической борьбе - так ведь это же наша история, что тут такого, в книгах черным по белому...

Настоящий большевик-ленинец должен соображать, ориентироваться, ловить момент: где игра, а где она кончилась, нет ее, все, тю-тю, маманя. Игра это всегда что-то временное: есть начало, и должен быть конец. И ни у кого из них, отроков шестидесятых, мысли не возникало, что их игра может перерасти во что-то серьезное. Не смешно. Все это было и завершилось таким блестящим результатом - Октябрьской революцией. Игра, и не более того.

- Префет, орелики. Что нахохлились? - Глаз хлопнул дверью лифта и помахал ладонью у плеча, мизинец у него не распрямлялся, оставался скрюченным. - Шандец подполью. Поминки справляем?

- Потише, Виталик, в лоб быстро схлопочешь, - резко обернулась к нему Анка-пулеметчица.

- На какое, интересно, подполье намекает недобитый эсер, к тому же махровый анархист господин Глазков? - прищурился Феликс Эдмундович Дзержинский.

- На какое? На ваше, уважаемый Феликс Эдмундович.

- Ладно, подполье. Подпольщик, - в сторону пришедшего развернул широкие плечи Лаврентий Павлович, - кайф гони...

- Какой кайф? О чем вы, крестный? - Глаз натурально изобразил удивление, обвел всех наивным взором. Значит, права Лариска: ей только дай пулемет, быстро порядок наведет.

- Анархия - мать порядка! - с улыбкой фокусника Глазков извлек из внутреннего кармана пижонской куртки "фаус-патрон" - ноль семьдесят пять литра краснухи.

- Где купил? - спросил Бугор.

- В гастрономе на Курском.

- Подвезли. Мы ходили, не было. Дай сюда. Не умеешь. - Бутылка перешла в руки Берии. - Кто участвует?

- Я крепленое не буду, - сказала Кухарка, управительница народным государством. - Виталик, что ты про поминки тут вспомнил. - она прищурилась. В шахте лифт прополз вверх. - Умер кто-нибудь, что ли? Мы не поняли.

"Анархист" Глазков внимательно следил за действиями Бугра - по неписаному закону первый стакан тому, кто принес. Берия чтил закон. Он протянул неполный стакан Глазу, тот ухнул его залпом, скривил розовое лицо, ему дали карамельку.