При дворе Тишайшего

– Ишь, жалостливая какая стала! – насмешливо произнес князь. – Небось, когда свой муж-то старый опостылел хуже скуки, жалость-то бог весть куда попрятала!

– Не тебе бы, Борис Алексеевич, попреки делать да не мне бы слушать! – многозначительно возразила боярыня.

– Ты на что мечешь, Елена? – хмурясь, спросил князь.

– Ох, князь, глаз-то мне не отводи…

– Что правда, то правда, ворон ворона видит издалека. Ну, стало быть, мы и должны пособлять друг другу. И, кабы ты хотела, мы с тобой таких делов понаделали бы…

– Примерно каких это? – насмешливо спросила боярыня.

– Что зря языком звонить? Хотя и с умом, а все-таки баба.

Слова князя задели Хитрово за живое, и она уже хотела прямо заговорить с ним о полячке. Но он не дал ей раскрыть рот и сам, будто к слову пришлось, равнодушно проговорил:

– Кабы ты в самом деле мне близким человеком была, ты меня давно от жены постылой вызволила бы! Эдак бы по царскому указу да в монастырь ее.

– За какие такие провинности?

– Мало ли что! Можно придумать…

– Неправду? Ну, это не след. Да и зачем царя вмешивать? Справься сам… Вон как Евсей Верещагин жену избил смертным боем до крови, а по ранам солью натер.

Пронский, вспыхнув, отвернулся.

Боярыня поняла его смущение и внутренне содрогнулась. Неужели он был до того жесток, что подверг свою жену подобной же пытке? Но почему же княгиня Анастасия Петровна не жаловалась родным, которых у нее было немало и даже в большой чести у царя, как, например, ее свояк, Михаил Федорович Ртищев?

Эти вопросы вертелись у боярыни на языке, но она не сказала ничего, а предложила князю поступить так же, как поступил один именитый боярин, желавший избавиться от жены менее кровавым образом, чем было принято в те суровые времена.

– Постриги княгиню в пустой избе, без родственников и записи, а потом отошли куда-нибудь! – посоветовала она, сознавая, что лучшая доля княгини все же пострижение.

– Опасливо: могут выдать, а тогда батоги и Сибирь, осрамят на всю Русь. Ведь дочь… души в матери не чает. Нет, лучше, как согласие на посестрию, ничего нет.

Посестрией называлась постригшаяся в монахини жена при живом муже; муж – побратимом. Но достигалось это побратимство и посестрие нелегко. Часто муж добивался согласия от жены на это новое родство тяжкими побоями, угрозами и разными мучениями.

– А княгиня не хочет? – спросила Елена Дмитриевна.

– Как корова уперлась, и ни с места.

– Что, ей так люба жизнь в миру?

– Дочь, вишь, жаль.

– Так постриги их вместе.

– Думал было, говорил, и на это не согласна.

– Так оставь ее, пусть живет. Не мешает она, чай, твоей гульбе?

– Нельзя этого, – упрямо ответил князь. – Так ты помочь в этом деле не можешь?

Елена Дмитриевна отрицательно покачала головой.

Собеседники замолчали. Боярыня взглянула на часы. Уже давно было время прийти князю Джавахову. Солнце стало уже садиться, наступали ранние сумерки.

– Огня бы зажечь, – проговорила Елена Дмитриевна и крикнула девушку.

– Я скоро уйду; погоди огонь зажигать, – предложил князь.

В это время вошла Евпраксия с подносом и медом в серебряной чарке и с поклоном поставила перед князем.

– Анна уже вернулась? – спросила боярыня.

– Давно! – ответила Евпраксия и на вопросительный взгляд боярыни смущенно потупилась.

Хитрово тревожно окинула девушку взглядом и выслала из комнаты, приказав прислать Анну.

Пронский выпил мед и обратился к боярыне:

– Стало быть, в одном мне отказали? Ну, бог с тобой! А на свадьбу не откажешь прийти?

– Вот это с радостью. И подарок невесте ценный припасу, и жену твою повидаю с охотою.

Пронский незаметно прикусил губу.

– Ну, вот теперь еще одна просьба. Царя с царицею ко мне на свадьбу сговори да царевну… Елене Леонтьевне с государем дай свидеться, – проговорил он и облегченно вздохнул, точно тяжесть упала с его плеч.

– За первое даю слово, а… за царевну с чего так хлопочешь?

– Елена, ведомо ведь тебе, что ты одна мне на свете люба, – с убедительностью произнес Пронский, – в чем же ты сомневаешься?

– Почему хлопочешь-то о царевне? – повторила боярыня.

– Тут дело не любовное, а важное государское, – начал Пронский, сев рядом с боярыней и понизив голос. – Хочу привести я царство Грузинское, а потом и другие по ту сторону Иверских гор царства маленькие в вековечное подданство государю-батюшке. Приехала теперь царевна Елена Леонтьевна сюда на Москву помощи просить для свекра, царя Теймураза, а я смекаю так, что дело можно оборудовать в другую сторону. Внучек Теймураза здесь с нею, она и он могут свое царство русскому царю и вовсе отдать. Теймураз стар уже, сын его, муж Елены Леонтьевны, находится в Персии в аманатах; может, его уже и в живых нет; она пока за сына править страной может, а соправителя ей назначит наш государь Алексей Михайлович.

– И соправитель этот – ты? – сразу разгадала боярыня замысловатый план князя и весело рассмеялась. – Не бывать этому николи! – встала со скамьи разгневанная Елена Дмитриевна.

– А почему бы не бывать этому? Чем я не правитель такой маленькой страны? – вставая в свою очередь, насмешливо спросил Пронский.