При дворе Тишайшего

Все, кто был в церкви, повалили вон; причт стал расходиться, священник снимал рясу. Всем стало очевидно, что свадьбе не бывать и что произошло нечто необыкновенное.

Боярыня Хитрово мяла свою дорогую ширинку в руках, сдерживая себя, чтобы не дать воли слезам. У нее все еще была слабая надежда, что невеста действительно не выдержит и наложит на себя руки. Она все время ждала, что кто-нибудь придет и принесет хотя и печальную, но для нее отрадную весть о том, что ее соперницы уже нет на свете.

– Пойдем, боярыня, и мы, – обратился к ней Черкасский. – Удружил князь старому товарищу!.. На смех всей стране выдал…

– Может, княжна-то и вправду сомлела, – неуверенно произнесла Хитрово, боясь выдать свое заветное желание.

– Что ж, пойдем всячески взглянем.

Они торопливо прошли ряд покоев и наконец очутились у опочивальни княжны, двери в которую уже были открыты; суета, крики и вопли стояли невообразимые. Пронский шагал по комнате, неистово ругаясь и проклиная дочь.

Черкасский и Елена Дмитриевна поняли, что Ольгу в комнате не нашли, а из отрывочных речей можно было разобрать, что вместе с нею исчезла и сенная девушка Машутка.

– Бежали, бежали садом! Сторож Митюха видел! – говорила одна из мам.

– В самую что ни на есть грозу. Он их за оборотней принял, дурак!

– Как была, сердешная, в подвенечном наряде, так и бежала. Кафтан только накинула.

– И прямехонько к прудкам.

– Ан врешь, к частоколу, что у темной дыры.

– Ее тут нечистый, надо быть, и сцапал, наше место свято!

– И крикнуть, родименькая, поди, не успела…

– А врешь, крикнула! Федор, стремянный, баит, слышал: кричала, и таково жалобно.

– Слышал, слышал, – подтвердил рыжий детина.

В то время как дворня предавалась ненужным разговорам и пересудам, Черкасский и Елена Дмитриевна приставали к Пронскому, чтобы он принял энергичные меры к отысканию беглянки.

– Если она в прудках – пусть вытащат тело, – сказала Хитрово, не желавшая расстаться со своей надеждой, что ее соперница навсегда устранена с пути.

– Пошли во все стороны погоню, не успела она далеко убежать, – советовал Черкасский.

– Убью, убью я ее! – скрежеща зубами, отвечал на все эти советы Пронский.

Вдруг вся толпа заволновалась, разговоры смолкли, и все с изумлением дали дорогу трем рослым стрельцам, пробиравшимся прямо к хозяину.

– Что вам надо? – вскинулся на них Пронский. – Куда без доклада лезете?

– Времени нету, княже! – ответил ему, низко кланяясь, один из стрельцов, который был не кто иной, как сам Дубнов. – Принес тебе весть о… о дочери твоей.

– Говори, говори! – кинулись к нему Хитрово и оба князя.

– Это княгиня будет? – невинно спросил Дубнов, снимая шапку перед Хитрово и кланяясь ей в пояс, хотя отлично знал красавицу боярыню.

– Ты знаешь, где княжна? – тряся его за рукав кафтана, спросил Пронский.

– Я весть тебе принес о ней… только ты дай мне слово, что не причинишь ни мне, ни товарищам никакой обиды, – тогда скажу.

– Даю слово свое княжеское! – крикнул Пронский.

– И он пусть даст! – кивнул стрелец на Черкасского.

– Чего еще задумал! Нешто я хозяин? – хмуро ответил Черкасский, пристально вглядываясь в стрельца. – Кабы я был хозяином, давно бы тебя велел собаками затравить. Что-то мне твое обличье знакомо.

– Вспомни, князь! – засмеялся стрелец.

– Будет зря болтать! – раздалось со всех сторон. – Говори, что знаешь о боярышне?

– Ты вытащил княжну из… Москвы-реки? – глухим голосом, мрачно глядя на стрельца, спросила Елена Дмитриевна. – Что ж, жива она?

– Эка чего вздумала! – рассмеялся Дубнов. – Вестимо, жива княгиня!

– Я не княгиня! – сверкнув глазами, крикнула Хитрово. – Иль не знаешь меня?

– Не о тебе и речь идет, боярыня.

– Кого ж княгиней ты назвал? Ведь княжна Ольга с князем Черкасским еще не повенчаны?

– Говори, что знаешь ты о княжне? – угрозливо спросил Пронский.

– Княжны нет более…

Невольный крик торжества вырвался из груди боярыни, но она, желая скрыть смущение, закрыла лицо руками.

– Не торопись, боярыня… печалиться, – насмешливо произнес Дубнов, – нет более княжны Ольги Борисовны Пронской, а зато есть княгиня Джавахова, час тому назад повенчанная с князем Леоном Джаваховым.

Елена Дмитриевна с широко раскрытыми глазами кинулась к Дубнову и, схватив его за ворот рубахи, неистово начала трясти его.

– Ты лжешь, ты лжешь! – хрипло вылетало из ее перекошенного рта. – Вор, разбойник!

– Пусти, боярыня! – отбивался от рассвирепевшей женщины Дубнов. – Ворот весь изорвешь.

Пронский стоял словно громом пораженный, не будучи в силах произнести ни слова. Это известие сразило его и утишило тот гнев, который до сих пор бушевал в его груди. Он знал, что оскорбленная и взбешенная боярыня Хитрово не пощадит его и что он уже погиб. К чему же было дольше волноваться или возмущаться? Час расплаты за все сделанное им настал, неизбежно настал, и дольше бороться было бесполезно и глупо.

Дубнову удалось вырваться из цепких рук боярыни; он подошел к Черкасскому и проговорил: