Прежде всего любовь

Я осторожно снимаю туфли, вешаю плащ и решаю ничего не говорить о ботинках Джози. Да пусть она хоть спит в них, честное слово.

– Я тоже. Я знала, что она сумела это пережить, но… черт! – Джози падает на диван и мрачно улыбается. – Как будто он вообще ничего для нее не значил!

– Необязательно, – я мою руки в кухонной раковине, – мы не можем утверждать, что она его не любила… Тогда она могла любить его так же, как он ее.

– Ну да, но тебе правда так показалось? Мне нет. Она даже не упоминала о нем, пока мы не пришли в ресторан. Кажется, она просто перешагнула через его смерть. Завела себе парня уже через пару месяцев.

– Да, но мы же только в общих чертах все знаем, – возражаю я, – она сказала, что ее бывший ревновал к Дэниелу… Может, она несколько лет переживала травму.

– Мне было бы приятно об этом услышать, – заявляет Джози.

Я киваю и про себя отмечаю, что мне было приятно многое услышать от сестры за все эти годы. Приятно было бы обсудить наши чувства. Съездить вдвоем на кладбище. Вспомнить о дне рождения Дэниела и о мучительных годовщинах его смерти.

Но я решаю выбрать более конструктивный путь, которому я так хорошо научилась.

– Невозможно понять чужие отношения. Казалось, что им очень хорошо вместе… Наверное, нам стоит об этом и думать… Дэниел был счастлив перед смертью.

– Она разбила бы ему сердце, – говорит Джози.

– Может быть.

Джози вздыхает и хмурится.

– И? Ты правда рассказала маме, что мы собираемся с ней встречаться?

Я качаю головой.

– Так я и думала. Будем ей говорить?

Я пожимаю плечами. После ужина я уже несколько раз задала себе этот вопрос.

– Можем рассказать, что мы ее видели. Но без подробностей.

– Да, она расстроится сильнее, чем мы…

– Конечно. Софи для нее была символом. Или утешением… Помнишь, какие истории она постоянно рассказывает о том ее приезде? И о разговоре с Дэниелом в кухне? Ей хочется верить, что Дэниел был счастлив и влюблен… что он испытал это чувство…

– Даже если это ложь? – скептически спрашивает Джози.

– Это не ложь.

– Даже если он любил ее сильнее, чем она его? – уточняет Джози.

– Даже тогда, – я снова думаю о Нолане. Может быть, быть тем, кто любит, приятнее? – Хочешь чаю? Или кофе без кофеина?

– Нет. Лучше выпью бурбона или чего-нибудь такого. Тут крепкое есть?

– Да, тебе повезло.

Я лезу на маленькую акриловую стремянку и тянусь к шкафчику, где Эллен держит выпивку, в том числе бутылку «Видоу Джейн», любимого виски Энди. Стаскиваю бутылку и стакан для виски вниз. Потом думаю еще секунду, беру стакан для себя и наливаю в каждый по две порции. Кидаю лед из морозильника.

– Господи, это ужасно, – я подхожу к дивану, протягиваю сестре стакан и сажусь рядом, – что мы вообще тут делаем?

– Ну, у тебя вроде как творческий отпуск, – говорит она, – ты не забыла?

– Да, конечно. Ты же знаешь, о чем я. Посмотри на нас… сидим тут… пятнадцать лет спустя… жалеем себя… презираем другого человека за то, что он счастлив. Может, нам пора двигаться дальше?

Джози скидывает ботинки, запихивает их под кофейный столик и делает глоток. Морщится, ставит стакан и кивает.

– Да, конечно, ты права. Именно это я и имела ввиду сегодня в метро, когда сказала, что все наши проблемы связаны с Дэниелом. По-моему, мы так и не справились с этой потерей до конца. Как Софи.

– Да. Но нельзя же сравнивать короткий роман – даже самый бурный – с отношениями брата и сестры.

Или с браком, в котором есть ребенок.

– Ты права, – лицо ее становится по-настоящему грустным, – нельзя.

Наступает долгая пауза, а потом она окликает меня по имени и поворачивается ко мне. Опирается на подлокотник дивана.

– Да?

– Мередит, мне нужно кое-что тебе рассказать, – она хмурится и смотрит на руки, сложенные на коленях.

– Давай, – я тоже поворачиваюсь к ней лицом.

– Я для этого и приехала. Поговорить о Дэниеле, – она смотрит на меня, и в глазах у нее ужас.

Мне вдруг становится холодно, так что я вытаскиваю из-под себя плед-букле и накидываю нам на ноги.

– Что такое?

В голубых глазах Джози стоят слезы, нижняя губа дрожит. Я вспоминаю, как она могла разрыдаться по заказу, чтобы как-нибудь навредить мне. Но на этот раз слезы искренние. Она явно готова разреветься, и мне вдруг хочется защитить ее. Я беру ее за руку. Она тяжело дышит, наверное, целую минуту, не отводя от меня глаз и сжимая мою ладонь. А потом рассказывает о той ночи, когда погиб Дэниел. О том, как она напилась в «Пяти шагах». О том, как кто-то позвонил Дэниелу и попросил приехать и забрать ее домой. Там еще много подробностей, в основном совершенно ненужных, но я не могу уследить за всеми.

– Нет, – я отпускаю ее руку и качаю головой, – все было не так. Он поехал за бургером. Он маме так сказал.

– Он соврал. Он хотел меня прикрыть, – лицо ее искажается в мучительной (и безуспешной) попытке не заплакать. По щекам текут слезы. – Он ехал за мной.

– Но это же только… гипотеза, – у меня учащается пульс, – правда же? Откуда ты знаешь, что он ехал за тобой? Он умер, не доехав до бара. Может быть, он все-таки собирался за бургером, согласись.

Она не отвечает. Она даже не вытирает слез, стекающих по щеке.