«Так что происходит? — спросил он. — Ты много для меня значишь, и я хочу быть рядом,… но последние пару дней я никак не могу понять, что тебе на самом деле нужно».
«Это потому, что я сама этого не знаю. Необходимость разговора с мамой и сестрой… оказалась для меня неожиданностью, но в то же время, я предчувствовала, что её не избежать. Рано или поздно я должна была на это решиться. А факт того, что эти разговоры были связаны с чёртовым расследованием, лишь ещё больше сбил меня с толку».
«Я так и понял, — ответил он, — но мне хотелось бы думать, что за время нашего знакомства ты уже поняла, что всегда можешь на меня рассчитывать и в личных вопросах, и в профессиональных. Я знаю, что ты не любишь говорить о семье, но если мы с тобой собираемся продолжать наши отношения, ты должна рассказать мне и об этой части своей жизни».
«Ничего я не должна», — ответила Макензи. Ей не понравилась интонация, с которой она произнесла эти слова.
«А я не могу, как последние несколько дней оставаться в стороне, когда дело касается убийства твоего отца или твоей родни».
«Я не знаю, что тебе ответить, — сказала Макензи, отлично понимая, что желчь после разговора со Стефани ещё бурлит в её венах. — Может быть, если ты хочешь, чтобы у нас всё наладилось, нужно попросить Макграта снять тебя с дела».
«Нет, — ответил Эллингтон. Он произнёс это слово вовсе негрубо, но в нём слышалась враждебность. — Если кого и нужно снять с дела, так это тебя. Мак,… оно стало для тебя слишком личным. А ездить туда-сюда, туда-сюда, чтобы поговорить с матерью и сестрой вообще только мешает работе. Ты занимаешься самобичеванием».
«Откуда тебе, твою мать, это знать?» — почти крича, ответила она.
«Оттуда, что я изучил тебя довольно хорошо, чтобы видеть, когда ты не в себе. Вот откуда. Нравится это тебе или нет, но я тебя знаю, Мак. Это больше чем работа, больше чем просто секс. Я знаю тебя, и я люблю тебя, и это очень тяжело».
«Очень тяжело? Что именно?»
Эллингтон опустился на кровать и отвёл глаза: «Любить тебя тяжело. Честно говоря, у меня не хватит сил на наши отношения, если ты будешь продолжать меня отталкивать».
Макензи сразу вспомнила то чувство, которое охватило её, когда она вернулась в номер и увидела его за работой — необходимость в его объятиях, желание спрятаться за его спиной. Что если он знал о том, что она чувствует? Что если он знал, что, когда ей плохо, она хочет быть именно с ним?
Макензи ни за что не могла озвучить эти мысли. «Он только что признался тебе в любви, — она сказала себе. — Если ты сейчас откроешься, ситуация совсем выйдет из-под контроля».
«Я тебя не отталкиваю», — сказала она.
«Но именно так всё выглядит, — ответил Эллингтон. — Знаешь,… возможно, с этим расследованием это даже к лучшему. Так нам будет проще».
«Как?» — спросила Макензи.
«Если мы сейчас просто ляжем спать. Я могу снять другой номер, если хочешь. Возможно, если меня не будет рядом, тебе будет легче со всем справиться. Отныне я буду только твоим напарником. Если завтрашний день пройдёт так же, как вчерашний и сегодняшний, тогда… я позвоню Макграту и попрошу его снять меня с дела. Он, конечно же, захочет знать причину. Ты действительно хочешь знакомить его со своими тараканами? Он снимет тебя с дела быстрее, чем меня».
«Эллингтон, я…»
«Ты думай и разбирайся, — сказал он, — а я лягу спать… Если ты не против, чтобы я остался в этом номере».
«Нет, конечно, не глупи».
Он забрался под одеяло, не поворачиваясь к ней: «Спокойной ночи, Мак».
Она ничего не ответила. В какой-то степени ей хотелось, чтобы он снял другой номер, потому что она ненавидела себя за то, как повела себя с ним.
Макензи медленно опустилась на край кровати. Она посмотрела на маленькие красные точки на костяшках, оставшиеся после удара по рекламному счету у входа в «Мечту мулатки», и нахмурилась. Потом она посмотрела на собственное отражение в зеркале комода, стоящего у противоположной стены. Она смотрела на себя, не моргая, и в голове пронеслась одна единственная, но очень чёткая мысль.
«Нужно быстрее разобраться с этим делом, — подумала она. — Возможно, Стефани права. Наверное, оно отравляет мне жизнь. И это будет продолжаться, пока круг не замкнётся».
Она удивительно быстро уснула, как только легла в постель и выключила свет. Ей стало намного легче, когда в темноте под одеялом она дала волю слезам. Она тихо плакала в подушку, зная, что Эллингтон уже спит. Макензи знала, что плач может помочь справиться со стрессом и напряжением.
Она рыдала так, как не рыдала со средней школы, и ей совсем не было стыдно. Она оплакивала жизни матери и сестры. Она плакала, потому что казалось, что она умышленно портит свои отношения с Эллингтоном. Она плакала, потому что ещё никогда не чувствовала себя такой одинокой, хотя за последние тридцать шесть часов видела родственников чаще, чем за весь прошлый год.
Слёзы помогли ей быстро погрузиться в сон. Возможно, из-за них её расстроенный и уставший мозг вновь так легко поддался кошмару.