– Их лучше не трогать. Покровители весьма высоки. – Околоточный поднял глаза вверх.
– Понятно. Ну что же. Будем ждать, что скажут ваши осведомители и не появится ли что из украденных вещей в ломбарде. А пока разрешите откланяться.
Утром следующего дня Кунцевич разбудил Линга в 8 часов, опохмелиться не дал, велел выпить кувшин молока и повел в баню. После парилки американец начал приходить в себя. Кунцевич послал банного мальчика за квасом.
– Все, Том, гулять прекращаем, работать надо. Погуляем потом, когда в Петербург вместе с Ротштейном приедем.
– Да, да. Я готов. Вот только пивка бы, а?
– Никакого пива. Сейчас квас принесут, он лучше всякого пива действует, еще я квашеной капусты попросил, кваску выпьете, капусточки съедите – как огурчик станете. Голова-то как у вас, соображать начала?
– Да.
– Отлично. Тогда слушайте внимательно…
В два часа дня на перрон Виленского вокзала из скорого поезда «Санкт-Петербург – Граница – Берлин» вышли два хорошо одетых господина и отправились в меняльную лавку. Увидев импозантных посетителей, хозяин низко поклонился:
– Чем могу служить, господа?
Мужчина с роскошными усами сказал:
– Любезный, вам это, конечно, покажется странным, но вы единственный человек в этом городе, который может спасти мою честь.
– Простите, сударь?
– Видите ли, я познакомился в поезде с этим господином, – усач кивнул на своего попутчика, – а он американский подданный. Дорога дальняя, и решили мы скоротать ее картишками. И получилось так, что почистил он мне карманы на целых пять сотен. Я по-английски говорю и понимаю, но весьма плохо. Когда рядились, американец что-то про доллары балакал, но я не понял. Проиграл я, стал расплачиваться, сую ему «петрушу» [54], а он не берет, доллары требует, мол, я из России уезжаю, и рубли мне не нужны. Я ему – чудак человек, у тебя «петрушу» в любом заграничном банке поменяют на любую валюту, а он ни в какую, мол, договаривались расплачиваться долларами, так извольте дать доллары. А с нами в купе один господин едет, из поляков. Так вот он мне и говорит, мол, действительно американец о расплате долларами со мной договаривался, а я кивал, соглашаясь. Я-то, может, и кивал, только совсем по другому поводу. В общем, попал я в затруднительное положение. Еду я до Вильно, у меня здесь дела неотложные, а американец в вашем городе останавливаться не хочет, говорит, на пароход опоздает. Получается, я его обманул при свидетеле. А это для меня неприемлемо. Поэтому к вам и обращаюсь. Если у вас этих проклятых долларов нет, придется дела бросать и ехать туда, где их купить можно будет. А это, сдается мне, уже Берлин, а может, что и подальше.
Еврей посмотрел на усача, затем на его спутника, все это время молчавшего, и неожиданно заговорил на чистейшем английском.
Американец изобразил на лице величайшую радость и повторил рассказ усача.
Еврей повернулся к усатому.
– Вам повезло, милостивый государь. Я недавно приобрел небольшое количество американских долларов, для собственных нужд – хотел сыну в Америку отправить. Могу уступить один к трем. Товар в наших местах редкий, поэтому и курс соответствующий.
– Да вы что! Везде рубль восемьдесят за доллар дают!
– Так возьмите где-нибудь за рубль восемьдесят, я не против.
Торговались долго и наконец сошлись на двух рублях шестидесяти копейках за доллар.
– Несите двести пятьдесят. – Усач полез в карман за бумажником.
Меняла нырнул под прилавок и вынырнул, держа в руках купюры.
Когда он посмотрел на усатого, то вместо бумажника увидел у него в руках полицейскую карточку.
– Чиновник для поручений столичной сыскной полиции губернский секретарь Кунцевич, – представился усатый. – Вы арестованы за соучастие в краже на сумму более трехсот рублей, покупку краденого и… впрочем, и этого вам пока хватит. Закрывайте лавочку, да и поедем.
Меняла ничуточки не испугался и нагловато поинтересовался:
– Осмелюсь спросить, куда?
– Как куда, в участок.
– А стоит ли, ваше благородие? Вы человек нездешний, порядков местных не знаете… За мной такие люди стоят, что, уверяю вас, вскорости придется вам меня отпустить, да еще и извиниться.