Превышение полномочий

– Ну а что же ты про это сразу-то не сказал? Чего забоялся? Ведь за то, что земляка встретил, розгами не секут, а?

– Ничего я не забоялся. Я евто… Запамятовал!

– Запамятовал! Вот что, Кирилл, раз тебе в части нравится, то я могу поспособствовать, чтобы тебя туда опять определили. Только не на десять «ден», а на десять лет. Да и не в часть, а на каторгу. А там столько работы, сколько ты за свой век и не видал. С тачкой спать будешь! – Кунцевич сузил глаза и зловеще пошевелил усами.

– За что, барин? – Богданов соскочил со стула и бухнулся на колени. – Не делал я ничего!

– А у нас не только за дело сажают, но и за безделье. Преступное бездействие, слыхал про такое?

– Не слыхал, барин, вот те крест – не слыхал! – задержанный размашисто перекрестился.

– Ну это тебя от ответственности не освобождает. Куришь? – спросил он внезапно совершенно спокойным тоном.

– Курю. – Кирилл недоверчиво уставился на сыскного надзирателя.

Тот достал из кармана пачку папирос и угостил Богданова, дав ему и спички.

Кирюшка с наслаждением затянулся:

– Да-с, хороший у вас, барин, табачок, не то что нашенская махорка.

– Кури, кури, скоро и махорке рад будешь.

Задержанный поперхнулся дымом.

– Вот что, Кирилл Тимофеевич. Статьи я тебе называть не буду – все равно их номера у тебя в голове не удержатся, но закон разъясню. По нашему, российскому Уложению о наказаниях, человек, который знал про смертоубийство, но полиции не сообщил, отвечает так же, как и тот, кто убивал.

– Да ну? – не поверил Богданов.

– Вот тебе и ну! Сейчас у тебя выбор есть – дальше запираться или рассказать нам все, что тебе известно. Если запираться станешь, что ж, придется мне тебя сейчас отпустить, ничего у нас против тебя нет. Пока нет. Но как только мы Митьку поймаем, так про тебя сразу и вспомним. Ты думаешь, Митька тебя покрывать станет? Думаешь, он молчать будет о том, что вы с Дениской слыхали, как он об убийстве договаривался? Не станет, поверь мне на слово. И тогда поедешь ты, голубчик, соболей ловить, поедешь далеко и надолго. Но есть другой вариант – рассказать про того, с кем Николаев договаривался Симанова пришить. Скажешь, я вмиг протокол оформлю, что ты ко мне с повинной пришел. Тогда пусть Николаев что хочет говорит – сажать тебя уже будет не за что – ты же, получается, добровольно полиции сообщил. Ну, выбирай.

– А Дениска?

– Мы и Дениске явку сварганим! Не бросать же тебе дружка в беде.

– Мне бы с ним посоветоваться?

– Посоветуйся. Я сейчас велю его привести, посидите, покумекайте. Времени я вам дам достаточно – минут десять хватит?

Через десять минут ребята рассказывали, перебивая друг друга. Оказывается, что о том, как Николаев сговаривался с каким-то рыжим арестантом ограбить «Симаныча», слышали оба.

– Он часто про старика вспоминал, – взахлеб рассказывал Андреев. – Ругал его ругательски, мироедом звал, плакался, что горбатился на него, а Симаныч ему ни копейки не заплатил.

– Мы спали-то рядом, – подхватил Кирилл. – И как-то ночью услыхали, как Митька одному арестанту про деньги, что у старика в сундуке припрятаны, рассказывал, а тот арестант сказал, что можно эти денежки себе забрать – рассчитаться за обиду, и что у рыжего этого есть надежные ребята, которые все обделать могут.

– А что это за рыжий, как звать-то его?

– Не знаем, его к нам в камеру посадили за день до конца нашего сроку.

Кунцевич и один из писцов сыскного отделения вновь отправились в Спасскую часть, где переписали звания и фамилии всех 103 арестантов, содержавшихся одновременно с Николаевым, Андреевым и Богдановым.

Вернувшись в сыскную, Мечислав Николаевич сразу же пошел в стол приводов. Через три часа на столе у Шереметевского лежали учетные и фотографические карточки на пятерых рыжих, сидевших вместе с Николаевым.

Фотографии были предъявлены ребятам. Оба, не задумываясь, указали на крестьянина села Клин-Бельдин Луховицкой волости Зарайского уезда Рязанской губернии Семена Васильева, в декабре 1897 года высланного из столицы на родину, как лишенного права жительства в Санкт-Петербурге. Васильев имел странную кличку: «Огурец».

Это был хорошо известный сыскной полиции карманный вор. По сведениям адресного стола, последним его местом прописки значился дом нумер 10 по Коломенской улице. Кунцевич получил от начальника полтинник на разъезды и поехал во второй участок Московской части. Местный сыскной надзиратель – Дубков рассказал, что Семки-Огурца он в городе последнее время не видел и что раньше Семка сожительствовал с некоей Александрой Фоминой, посудомойкой из чайной на Глазовской.

– А есть у вас к этой Фоминой подходец? – поинтересовался Кунцевич у коллеги.

– К самой Фоминой нету, к хозяину ейному есть.

– Поговорите с ним?

– Да давайте вместе сходим, потолкуем.

– А Сашка не забеспокоится?

– Не должна. Я к нему… часто хожу.