Превышение полномочий

«Я и сам себя не понимаю», хотел сказать Кунцевич. Но не сказал. Он начал лепетать что-то о преимуществах государственной службы, о чинах и пенсиях, о перспективах, о желании стать статским генералом. Не будешь же объяснять Вощинину, что эти полтора года он просто маялся без сыска. Маялся, как борзая, которую не берут на охоту. Да и бухгалтерия – не его призвание. А тут увидел Петровского, задержал городушника [12], и понял: все – не могу, хочу обратно в сыскную. Желание было столь огромным, что от мысли, что Вощинин может не взять, похолодело внутри.

Начальник сыскной полиции глядел на Кунцевича и молчал, молчал более минуты. Затем сказал:

– Вы же знаете, что раньше я служил по почтовому ведомству? И нынешнюю свою должность получил не без протекции. А знаете, какую я цель преследовал, переходя на это место? Чин очередной хотел получить – статского советника. Почтовая моя должность мне этот чин получить не позволяла. Думал, получу большую звезду в петлицу – и обратно, к своим почтово-телеграфным делам. А сейчас… Сейчас позовут всей почтой Империи командовать, вот вам Крест Святой – не пойду. А знаете, что иной раз на докладах градоначальника выслушивать приходится? Избави Бог вам знать! Да и с подчиненными кручусь, как с малыми детьми. Один напьется и в трактире подерется, другой купца какого данью обложит, как баскак. Вот, дружок ваш, Петровский, знаете, что на днях учудил? Избил на Невском проститутку! Среди бела дня, в присутствии многочисленной публики! Хорошо, что она с ним в связи состоит и поэтому претензий никаких не имеет, иначе пришлось бы увольнять дурака. Эх, пишите прошение, возьму я вас обратно!

– Я уже написал. – Помощник бухгалтера достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист, развернул и протянул Вощинину.

30 января 1892 года Кунцевич приступил к исполнению обязанностей полицейского надзирателя. Он был счастлив.

Глава 2

В камере судебного следователя 7-го участка города Санкт-Петербурга коллежского секретаря Скуридина было так душно, что хозяин кабинета позволил себе расстегнуть сюртук. Его письмоводитель, поминутно промокая лоб огромным фуляровым платком, быстро-быстро водил пером по протоколу допроса. Допрашиваемый – плотный молодой человек с бритым подбородком и роскошными рыжими усами давал показания так, как гимназист-отличник рассказывает вызубренный урок:

– Пятнадцатого мая сего, тысяча восемьсот девяносто третьего года один из сторожей Аничкового дворца во время своего дежурства нашел у ворот, выходящих на Фонтанку, узел с вещами, похищенными у ремесленника Сорокина. Когда я предъявил находку кухарке Ивановой, последняя показала, что означенные вещи с пятого мая хранились у ее барыни, вдовы полковника Василевской, которой были известны как факт их похищения, так и личность похитительницы, скрывавшейся под чужим именем. Подавляемая тяжестью собранных улик, Василевская призналась мне в укрывательстве кражи.

Следователь жестом остановил допрашиваемого:

– Потише, потише. Вы так быстро говорите, что мой письмоводитель не успевает.

– Виноват-с.

– Кхм. Кунцевич, а вам не кажется странным, что если расследованием занимаетесь вы, то очень часто похищенные вещи находят в узлах на улицах, в разных частях города? Нет, я только рад, что вещи находятся, но все же это весьма странно.

Скуридин внимательно посмотрел на Кунцевича.

– Не вижу ничего странного, ваше благородие. Я же писал в акте дознания, что Василевская, пытаясь замять разгоревшийся розыск, упросила вдову коллежского регистратора Елену Косицкую, от которой скрыла способ приобретения вещей Сорокина, подбросить куда-либо таковые, что Косицкая и исполнила, незаметно оставив их у ворот дворца.

– А еще Иванова жалуется, что вместе с вами ее допрашивал какой-то плотный, невысокий мужчина, который бил ее по голове толстой книгой. Было такое?

– Да вы что! Никакого давления на подозреваемых никто не оказывал, не пугал и насилия не применял. В комнате при допросе Ивановой я был один, никакого плотного невысокого мужчины со мной не было. Никто при мне ее не бил. Да и никакой толстой книги у нас в надзирательской отродясь не бывало, нам, знаете ли, газеты читать некогда, не то что толстые книги. Оговаривают-с.

Кунцевич обернулся к письмоводителю, старательно скрипевшему пером:

– Успеваете записывать? Или мне повторить?

Вернувшись в сыскное отделение, Кунцевич застал в надзирательской одного Петровского. Частный агент [13] пил чай вприкуску, но как только увидел Кунцевича, вскочил.

– Мечислав, ты где шляешься? Жеребцов тебя обыскался.

– Так я же ему говорил, что к следователю поеду, по делу Сорокина. Ох уж и пытал меня господин следователь! Хотел я ему рассказать, как ты Иванову Уложением о наказаниях по голове бил, да не стал, думаю – пусть живет друг Петровский. Черт! Из-за этого допроса без обеда остался. Налей-ка хоть чаю.

– Какой чай, Жеребцов тебя уже раз десять спрашивал, иди к нему быстрее.

Едва взглянув на начальство, Кунцевич понял: Жеребцов чем-то очень взволнован.