Превращение Розы

Все заметили, что она пересела, однако словно приросли к своим местам, включая Джонатана, не желая рисковать, как предположила Роза. А она рискнула и сознавала это, и если ее поступок окажется ошибочным, то Рассел скорее всего поднимет ее на смех.

— Я рад увидеть, что хоть одна персона здесь понимает суть упражнения, — раздался сзади сдержанный голос, заставив студийцев повскакивать со своих мест. — Только что был проведен эксперимент на умение видеть, а человеческий глаз неспособен увидеть что-то, находящееся за углом. Не забывайте, что нам предстоит рисовать натурщика, а не кресло.

Студия наполнилась стремительным топотом и скрежетом, когда все мольберты поехали в одном направлении и вся публика собралась возле Розы у окна, где, разумеется, устроителями было предусмотрено место для их размещения. Роза вспыхнула, испытывая скорее облегчение, чем удовлетворение, пока не обнаружила, что Алек Рассел стоит неудобно близко от нее, засунув большие пальцы в карманы штанов и разглядывая ее работу. Она с трудом сглотнула. «Учительский любимчик», — донеслось до нее бормотание Джонатана, в душе пораженного ее необыкновенной храбростью.

Всегда бывает намного тяжелей что-то делать, если за тобой наблюдают, и не раз Роза чувствовала, как дрожит ее карандаш, когда глаза Рассела, подобно лазерам, устремлялись на ее блокнот. Но в конце концов, как и всегда, ее природная способность погружаться с головой в работу одержала верх над другими чувствами, и лишь спустя некоторое время она с уколом разочарования заметила, что он перешел к другим подопечным.

Розу завораживала противоестественная хилость рук и ног натурщика и нездоровый цвет лица. Словно рисуешь труп. И она испытала шок от внезапной мысли, а каково было бы нарисовать вместо этого юноши Алека Рассела, ведь его впечатляюще выпуклые и тугие мышцы явились бы намного более благодарным объектом. Слегка порозовев, когда этот образ ворвался в ее мозг, она беспощадно изгнала его оттуда и стала прикидывать, стоит ли рисовать прыщи модели для полноты картины, когда Рассел заявил, что время истекло. Восстав из мертвых, юноша задрапировался в довольно грязный балахон и томно удалился.

— На данном этапе я не намерен комментировать то разнообразие технических приемов, которые имел удовольствие лицезреть, — загадочно заметил Рассел. — Скажу только, что рисунок сродни меморандуму, он многое говорит о руке, сделавшей его. Некоторые из вас, очевидно, используют собственную стенографическую манеру. Что ж, это вполне допустимо — если вам удастся потом расшифровать ваши записи.

После этих слов многие неудобно заерзали, и ясно было, что часть из этой стенографии окажется неподдающейся прочтению для своего незадачливого автора.

— Можно мне задать вопрос? — Головы повернулись, и холодный взгляд Рассела уже стал примораживать ее к стулу, прежде чем Роза осознала, что, каким-то образом, это ее голос прозвучал только что в студии. — Я не могу понять смысла в таком обобщенном указании на ошибки, — заявила она храбро, стараясь подражать интонации, которой пользовалась в Холитри, призывая к порядку младший, четвертый класс. — Мне лично хотелось бы знать, где я ошиблась, чтобы иметь возможность исправить ошибку, а не закрепить ее на холсте.

Наступило настороженное молчание.

— Разумеется, — спокойно произнес он. — Не соблаговолите ли принести ваш рисунок сюда, мисс э…?

— Роза Ферфакс, — сознавая, что все глаза устремились на нее, Роза стала ярко-пунцовой.

— А случайно не Роза ли Крап? — насмешливо спросил он, и такой намек на ее изменившийся цвет лица вызвал предательские смешки среди ее коллег.

Молча и с трепетом Роза вручила свой рисунок, который Рассел ловко приладил на мольберт перед студийцами.

— Ну, а теперь, пожалуй, посмотрите все на свои собственные рисунки и скажите мисс Ферфакс, какие ошибки она рискует совершить.

Рисунок был выполнен точно и хорошо, и все это сознавали. Из класса не раздалось ни одного замечания, каждый отчаянно радовался, что перед всеми оказалась работа Розы, а не его собственная. После затянувшегося молчания Рассел взял указку и дал краткий, четкий и скрупулезный анализ работы Розы, указав на ее слабые стороны, но сделав несколько вполне лестных замечаний, отчего краповый цвет Розы превратился в киноварь.

— Вы обладаете исключительной самодисциплиной, мисс Ферфакс, — сказал Алек Рассел с едва заметным намеком на сарказм, возвращаясь к ее рисунку. — Без самодисциплины, леди и джентльмены, нельзя рассчитывать на то, что вам удастся передать живую натуру. Коль скоро она не заставляет нас сдерживать свое творческое эго, чтобы избежать критики. — И после такого загадочного замечания он отпустил класс пить кофе.

— Я прямо-таки потерял под ногами почву, — пожаловался Розе и Джонатану Альберт, пенсионер, когда они сидели в столовой. — Все эти «мысленные образы» и прочие словеса звучат для меня немного непонятно.

— Разрешите присесть к вам? — раздался грохочущий голос Билла Поллока.

— Те же и уполномоченный по связям с общественностью, — прошипел Джонатан в ухо Розе.