Превенция

– Как вам сказать… после всего произошедшего я долгое время не брался за перо, – пожал плечами писатель, – зарабатывал редактурой на заказ, чем и сейчас занимаюсь, на это и живу… остались ещё накопления с продажи квартиры, но их я тратить не рискую. Новые работы… ещё я написал небольшой рассказ о событиях после публикации книги, но не переживайте, его я уже несколько раз читал в нашем доме культуры на литературных вечерах, поэтому никакой опасности он не несёт. Единственное замечание: я утаил причину всего происходящего, описав это как нечто необъяснимое.

– У вас большая библиография? – спросил я.

– Нет, – покачал головой Смольников, – совсем нет. Однажды мне приснился сон про так называемый красный куст – была у меня в детстве такая страшилка. Под впечатлением я написал об этом рассказ и опубликовал его в нашем журнале ещё задолго до моей книги. Положительных отзывов не было, ровно, как и негатива в мою сторону. Самое ужасное, что может случиться с творцом – это безразличие к его творению. Сейчас я думаю, что мне было бы куда спокойнее, разнеси критики моё произведение в пух и прах. Но тот факт, что критика отсутствовала полностью, подтолкнул меня к мысли, что я довольно-таки сносный писатель, а затянувшийся процесс прекращения общения с этими… небезызвестными личностями с новой силой разжёг во мне вот это «творческое пламя». Затем «Паралич», после него рассказ обо всех последующих событиях и всё. Пробовал себя в стихах, само собой, пытался не рифмовать на глаголы, но время юношеских любовных переживаний давно прошло, знаете ли, больше ничего особо не лезло в голову… разве что политика, но какой из меня оппозиционер! Сижу у чёрта на куличиках, только новости читаю, да и то изредка. – Он грустно вздохнул. – Недовольства через край, но вот чем именно недоволен, сказать не могу.

– Нам было крайне важно узнать, что вы осознаёте совершённую ранее ошибку, – начал Серёга, – и более не претендуете покушаться на жизни людей. Теперь и чёрным волонтёрам до вас не будет никакого дела… Ваше недовольство же… оно абсолютно понятно, – он улыбнулся и грустно кивнул, покосившись на меня, – все мы здесь недовольные… но такие смиренные…

Повисла пауза.

– Не хотите почитать нам что-нибудь, пока ждём газовиков? – выпалил вдруг мой друг.

– Помилуйте, Сергей, только не стихи, – поморщился писатель, махнув рукой, – всё это либо любовная лирика, о которой сейчас даже не хочется вспоминать, либо грязная политическая сатира… – Теперь он успокоился и порозовел лицом.

– Ну и ничего страшного, я больше прозу люблю, – улыбнулся Серёга, – прочтите нам свои новеллы, уж очень интересно, что там у вас за красный куст такой.

Тогда Смольников подошёл к письменному столу и начал рыться руками среди тетрадей на полочке, бормоча что-то себе под нос, а затем, радостно воскликнув, вернулся к нам с чёрной тетрадкой в руках. Признаться, я совершенно не понимал, ради чего мы сейчас собираемся здесь сидеть и слушать его, будто аудиокнигу, но Серёга смотрел на писателя с некоторым восторгом и, одновременно, грустью. В тот момент я наивно предположил, что так с ним сыграло его давнее, тянущееся ещё с детства пристрастие к тетрадям.

– Вы, говорите, уже читали эти произведения вслух другим людям? – спросил я, опасаясь за наши с Серёгой жизни.

– Разумеется, – улыбнулся Смольников. Он раскрыл тетрадь в самом начале. – Это то, с чего всё началось, списано со сна, – писатель демонстративно покашлял, как делают многие авторы перед прочтением своих работ, и вдруг громогласно и с выражением начал: – И что за чёрт дернул меня заглянуть в эти заросли около дороги! Я был наслышан об этом нехорошем месте, но до последнего верил, что это всё сказки для маленьких детей и для тех, кто постарше; чтобы не выходили из деревни в позднее время суток. Было не так уж и поздно, самый обычный вечер: оранжевое солнце пряталось за розовыми облаками, ветер становился тише и тише, а комары всё злобнее. Я ехал на велосипеде по дороге, полной грудью вдыхая тёплый летний воздух и любуясь красочным закатом над полями. И вдруг эта чёртова мысль засела в моей голове, вцепилась острыми когтями в самую корку мозга и не собиралась оттуда уходить.