Превед победителю (сборник)

Маленький Миша так сильно и много болел, что даже не мог ходить в детский сад. Стоило ему появиться на пороге игровой комнаты, как тем же вечером температура неумолимо поднималась, и Мишу — жаркого, потеющего — испуганная мать укладывала в кровать. Отец устало плелся в санчасть за доктором, который и сам устал к ним ходить, говоря всегда одно и то же: «Слабая носоглотка, гланды надо вырезать», — и рекомендовал не откладывая ехать в тверскую больницу, где такие операции делают. Мать панически боялась удаления гланд, когда-то они сгубили ее младшего братика: хирург занес какую-то инфекцию — и начался сепсис.

Неожиданное решение подсказала медсестра Нина Владимировна, сильной страстью которой были солдатики первого года службы. Заглянув, чтобы сделать очередной укол, — тогда у Миши случилась фолликулярная ангина, — медсестра о чем-то хихикала с матерью на кухне. Потом разговор стал более серьезным, и сквозь бредовую вату подступавшего сна Миша различил:

— А вы бы кошку завели.

— Да ты что?! — изумилась мать. — Еще аллергия начнется!

— Не начнется, — сказала Нина. — Выздоровеет, вообще болеть не будет, у меня тетке кошка ангину вылечила.

Рецепт был странный, но крепко запал матери в головенку. Поскольку безусловной главой дома был отец, она, подчинявшаяся с какой-то даже радостью, сообщила о своем желании завести зверюшку.

— Кошка не собака, — прозорливо заметил отец. — Хлопот меньше.

Миша привязался к Пумке, она стала его самым дорогим безмолвным другом. Каждый вечер перед сном происходила трагическая баталия с матерью, чьей целью было изгнать Пумку из Мишиной комнаты и не дать им вместе заснуть.

— Но она тихо! Она уже спит! — плаксиво возражал Миша.

— Это ночное животное, — говорила мать. — Она проснется и будет ходить, скрести, тебя разбудит.

Сведения о ночной природе Пумки она почерпнула из книги «Повседневная жизнь и история домашней кошки», которую отец, обстоятельно подходивший к любому делу, купил на следующий день после того, как завернутую в шарф от мороза кошку принесли из подвала два солдата.

На ужин были сардельки с макаронами. Отец густо полил разваренные, напоминавшие старые эполеты макаронины кетчупом. Пумка уселась около раковины, рассчитывая, по всей видимости, на сарделью кожуру.

— Ну что, — сказал отец, — первый день каникул?

— Да, — ответил Миша.

Мать похвалила за целых шесть четвертных пятерок.

Потом они обсуждали, что́ завтра нести Ане Самыкиной — водку или шампанское.

— Сегодня пораньше ложись, выспаться надо. — Мать забрала у Миши опорожненную тарелку и поставила в раковину.

Миша умылся и почистил зубы. В кровати его уже ждала Пумка, освоившая небольшой конспиративный секрет. Она забиралась в щель пододеяльника и там затаивалась, находясь не под, а как бы внутри одеяла.

Мать пришла погасить свет.

— Здесь кошка?

— Нет, — ответил Миша.

Она рассеянно оглядела комнату и вздохнула:

— Прошел сочельник. Спокойной ночи, загадывай желание.

— Спокойной ночи, — повторил Миша.

Дверь за матерью закрылась, и Миша очутился в темноте, согреваемой лишь дружеским тарахтением Пумки. Он вдруг заплакал, сердце прищемила случайность и даже ненужность собственной Мишиной жизни, елки с яблоками, пули, раздробившей лобные кости неведомого отца Саши Самыкина. Одиночество и пугающая ненадежность будущего, выраженные почему-то одновременно мелким розовым яблоком на еловой ветке, мучили Мишу, и только кошка Пумка, не понимая, почему он так разволновался, ласково тыкалась в Мишино лицо, и усы ее вздрагивали, как струны.

— Милая моя Пумочка, — тихо всхлипнул Миша. — Ты мой единственный друг! Почему ты не говоришь?

Он обнял теплую кошку и заснул.

Утром к Мише заглянула мать — в старом драповом пальто и серых сапогах, подошвы которых стерлись в бугристую пшенную кашу.

— Я на рынок, сынок, там каша на плите, позавтракай.

Глухо щелкнул дверной замок. На постель запрыгнула Пумка, Миша погладил ее по пушистой спине.

— Еще, еще, — металлическим телефонным голосом попросила кошка.

Миша ошарашенно сел.

— Ты говоришь?

— Да, — сказала Пумка, — я всегда говорю.

Она объяснила, что просто произошло нечто удивительное, она и сама не знает, как получилось, что Миша стал понимать ее язык.

— Я загадал желание, Пумка! — прошептал Миша. — Чтобы ты научилась говорить по-человечески.

Пумка зевнула.

В ее речи сразу же обнаружились некоторые досадные странности. Во-первых, словарный запас Пумки оказался очень скуден, но с обилием вводных конструкций, и Мише казалось, что он пытается разговорить умственно отсталого уголовника, а во-вторых, глаголы Пумка могла употреблять лишь в настоящем времени и начальной форме. Прошлого, даже случившегося десять минут назад, для нее не существовало, и все Мишины потуги обсудить с ней причину чудесного превращения оказывались бессмысленными.

Как, впрочем, и разработка общей тактики дальнейшего поведения.

— Не говори при маме, — убеждал Миша.

— Ее нет, — отвечала Пумка.

— Но она придет, она вернется с рынка!

— Нет ее, — тупо глядя по сторонам, повторяла кошка.