Она отправилась на другой день после Рождества, бережно спрятав письма в специально пришитый с внутренней стороны видавшего виды жакета карман. До Москвы добралась спокойно, хотя всякий случайный пассажир, самый обычный вопрос заставляли сбоить сердце. Мария никогда не испытывала страха за себя. Но сейчас, когда она была нужна Алексею Васильевичу и крестникам, ей менее всего хотелось оказаться в застенках ГПУ.
Москва встретила её морозом и порывистым ветром. Ничто не напоминало здесь о праздничных днях, как бывало когда-то. Унылый извозчик, всю дорогу жаловавшийся на горькую долю, довёз её до дома Кромиади, под кровом которого Мария, наконец, вздохнула свободно. Всего два года, как покинула она его, а сколько успело перемениться! И совсем не в лучшую сторону… Лидия, как водится, держалась бодро, ни на что не жаловалась. А, между тем, намётанный глаз сестры милосердия сразу определил, что она больна. Больна настолько, что, как ни старается скрыть, а видно, что уже и ходить ей трудно.
– Тебе бы в госпиталь надо, – заметила Мария.
– А отца с детьми на кого оставить? – невесело усмехнулась Лидия.
– Так ведь если совсем занеможешь, то ещё хуже будет.
– Бог даст, не слягу. Пока, во всяком случае… Знать, зачем-то нужно, чтобы так всё было. Надо терпеть.
– А Серёжа что же?
– У него теперь другая жизнь. Стёпа по осени помог ему с восстановлением в правах… Так что он теперь трудоустроен. Занимается своим прежним делом: пытается спасти памятники старины. В этом он видит чуть ли ни миссию свою. Благородно, конечно, да только в наши дни это всё равно что становиться на пути у лавины. Впрочем, мы все на её пути стоим. С семнадцатого года.
– Неужели он не видится даже с детьми?
– С Икой видится. Она всегда была его любимицей. А Женя сам не хочет его видеть. Слишком оскорблён предательством отца.
От Аристарха Платоновича и Миши Мария узнала все последние новости жизни церковной. Старый Кромиади дал ей рекомендации, к кому и куда обратиться в Ленинграде. Арест отца Феодора Андреева, бывшего ближайшим советником и секретарём епископа Димитрия, а также связующим звеном разрозненного «иосифлянского» движения, нанёс последнему значительный удар, внеся сумятицу в прежде действовавшие схемы. Аристарх Платонович адресовал Марию к иеромонаху Вениамину, обещав, что тот непременно поможет ей.
Времени было в обрез. В оставшийся московский день Мария успела навестить племянниц и Аглаю с Аней. Этим летом девочка гостила у неё в Перми целых десять дней, успев крепко подружиться с младшим сыном Алексея Васильевича, который с тех пор скучал по ней и передал для неё с крёстной подарок – собственноручно вырезанную из дерева птицу-«феникс».
В Ленинграде всё сошлось удачно. Отец Вениамин оказался в городе и, прочтя записку Кромиади, без лишних слов отвёл Марию на квартиру владыки Димитрия. Старец-епископ произвёл на неё самое отрадное впечатление пламенностью своей веры, какую редко можно было встречать во всё более охладевающих к Богу людях, и отеческой теплотой отношения. Несмотря на занятость и усталость, он уделил Марии два часа времени, внимательно выслушав её рассказ о положении в Пермской и окрестных епархиях, ответив на тревожащие её вопросы.
Мария нарочно задержалась в Ленинграде ещё на день, дабы побывать на службе владыки Димитрия в храме Воскресения на Крови. В Москву она возвращалась, увозя ответные письма епископа Гдовского, но теперь, получив его благословение, укрепившее ее, чувствовала себя много спокойнее.
В столице Марию ожидало непредвиденное огорчение. Елена Александровна Озерова прислала письмо, в котором извещала о скоропостижной кончине своего мужа Сергея Александровича Нилуса, отошедшего ко Господу в самый первый день нового года…