Преступный мир и его защитники

Попутно Бобрищев-Пушкин коснулся формулировки обвинения и указал на то, что представитель обвинительной власти всячески старался очернить адвокатуру, но все усилия его остались тщетными.

Относительно Аронсона защитник уверен, что он ничем позорным не запятнал свое имя и с поднятой головой вернется в свою корпорацию. Что же касается Пергамента, то защита остается при особом мнении. Внезапная смерть Пергамента — это вовсе не улика. Многое после нее осталось невыясненным. За свою излишнюю доверчивость, за свое участие к судьбе Штейн он слишком дорого заплатил — и блестящей, многообещающей карьерой, и целой жизнью.

Разбирая и анализируя улики против Аронсона, Бобрищев-Пушкин говорит о том, что даже молчание адвоката в подобном случае не может быть поставлено ему в вину. Если бы, узнав о побеге своего клиента, он донес на него, такого адвоката в 24 часа выгнали бы из сословия.

О самом Шульце защитник весьма невысокого мнения. По его словам, это изолгавшийся, беспринципный человек, который всю свою жизнь ложно обвинял всех и каждого. В настоящем деле, считает Бобрищев-Пушкин, прокуратура воспользовалась его услугами, и в результате получился сенсационный процесс с адвокатами в роли обвиняемых.

Далее в своей речи защитник опровергал утверждение представителя обвинительной власти о том, что Ольга Штейн могла бежать только с ведома ее защитников и что «без их подстрекательства не мог бы произойти такой всероссийский скандал».

«Всероссийские скандалы бывают разные, — заявил Бобрищев-Пушкин, — я не знаю таких, которые были бы по подстрекательству адвокатов, но нам знакомы многие, где адвокаты являются потерпевшими. По-видимому, таким образом хотят на них воздействовать, добиться, чтобы свободное сословие перестало мешать, хотят, чтобы оно склонилось. Напрасный труд. Это Шульц пошел навстречу всем желаниям — стал доносчиком, на что не пошли адвокаты. А адвокаты никогда не станут ничьими сотрудниками…

Господин прокурор просил здесь, на суде, правосудного приговора. Разные бывают взгляды на правосудие. Когда сыновей Виктора Гюго французские присяжные заседатели осудили за статью против смертной казни, они тоже думали, что служат правосудию, а Виктор Гюго написал о них: «Правосудие исходит от этих судей, как змея из гробов!»

В заключение Бобрищев-Пушкин сказал: «Пусть простят мне дорогие товарищи, если я не оправдал их ожиданий, если силы мои были подавлены громадной ответственностью непосильной задачи, — непосильной, конечно, не в смысле отсутствующих улик, а потому, что надо было от всего сословия дать заслуженный отпор, выразить переполняющее всех негодование.

Я закончу теми же словами, которыми начал мой товарищ по защите, чтобы вся она была единым ударом в лицо обвинению. В этом деле обнаружились такие вещи, которые не могут быть предметом ничьей защитительной речи, перед которыми бледнеет все, что вменялось подсудимым в вину. Потому-то так и кипела здесь бессильная злоба.

И когда я слышу горькие жалобы на поддержку, которую общество никогда не перестанет оказывать свободному сословию, когда я слышу сомнение в существовании честной печати, я говорю в ответ врагам нашего сословия, кем бы они ни были: «Адвокатура будет существовать всегда, свободная и гордая, она будет существовать, когда от вас не останется и следа!»

Наконец предоставляется последнее слово подсудимым.

«Все, что я показывал на суде, — чистейшая правда, — говорит Шульц. — В моем поступке я не вижу ничего позорного, но меня все время грязнили здесь… Если я и провожал Ольгу Григорьевну на вокзал, то ведь я же любил ее… Я считал своей обязанностью помочь ей…»

«Мое последнее слово! Какая горькая ирония! — восклицает Базунов. — Нет! Это не последнее слово… В этом самом зале я работал 27 лет и видел только одни симпатии к себе. Даст Бог, я еще не раз буду выступать в этом зале…»

Волнуясь, говорит присяжный поверенный Аронсон: «За 17 лет моей деятельности я провел массу дел в этом самом зале, я выступал здесь по большим процессам… Теперь же со стороны обвинения меня обдали грязью… Опытные адвокаты, не новички, после этого процесса мы должны прийти к заключению, что все-таки не знали самого главного: нет там равноправия сторон, где над тобой глумятся, а от тебя требуют спокойствия…»

В заключение Аронсон обращается к присяжным заседателям с надеждой, что они по достоинству оценят предоставленное на их рассмотрение дело.

После резюме председательствующего С. В. Кудрина присяжные заседатели удаляются в совещательную комнату.

В долгом, томительном ожидании проходит два часа. Наконец раздается возглас судебного пристава: «Суд идет… Прошу встать!»

Старшина присяжных заседателей начинает читать вынесенный вердикт.

Присяжные поверенные Базунов и Аронсон оправданы. Шульц признан виновным, но действовавшим в состоянии умоисступления и потому не подлежащим наказанию.

Оправданных адвокатов встречают восторженные овации многочисленной публики.

Заседание суда окончено.

РОМАН ВРЕМЕН КРЕПОСТНОГО ПРАВА