Преступник

Наконец Хасан поднял голову и взглянул прямо в глаза адвокату.

— Ты смог бы привести его ко мне? — спросил тот.

— Кого? Джевдета?

— Да.

— Не знаю, — неуверенно ответил Хасан.

— Ты можешь это сделать, стоит только захотеть.

— А вдруг он не пойдет?

— Если ты захочешь — пойдет.

— Он терпеть не может уговоров.

— Вот и хорошо. Когда у человека на душе неладно, нельзя растравлять рану. Надо уметь с должным уважением относиться к чужому горю. Мне хочется поближе познакомиться с Джевдетом, лучше узнать его характер. Для меня это очень важно. Ты мне должен помочь, обязательно найди его и приведи сюда.

Хасан не решался ответить: он и слышать не мог больше о Джевдете. Было время, когда заботился о нем как о родном. Но теперь — ему все было неприятно в Джевдете: его кажущееся легкомыслие, его бредни об Америке, о которой тот имел представление по боевикам и детективным романам.

Адвокат встал из-за стола. Заложив руки в карманы, подошел к Хасану.

— Так как же, приведешь его?

— Он не придет, аби, не надейтесь! — с горечью повторил Хасан.

— Допустим… Но объясни, почему?

— Потому что… Он вбил себе в голову, что уедет в Америку. Станет там ковбоем, как в кино…

Адвокат внимательно слушал Хасана, кивая головой. Да, сердце не обмануло его. Недаром, читая книгу «Безумие», которую он в последние дни не выпускал из рук, он подчеркнул одну запомнившуюся фразу. «Так оно и есть, у мальчика паранойя[69]!» Его предположения оправдались.

А Хасан, волнуясь, продолжал, рассказывать:

— Он, видите ли, уедет в Америку, вырастет, станет ковбоем и тогда вернется в Стамбул… Вот что сказал он Кости: «Я знаю, все вы думаете, что я неблагодарный. А я возьму и докажу вам, что это не так!»

— Так я и думал: паранойя, — задумчиво сказал адвокат.

— Вы о ком, аби? — изумился Хасан.

— О болезни, душевной болезни…

Адвокат подошел к книжному шкафу. Достал с полки книгу. На обложке заголовок «Безумие». Положил ее на стол и, раскрыв на нужном месте, стал читать подчеркнутые красным карандашом строчки:

— «У самолюбивых и недоверчивых детей уже в период формирования проявляются признаки неискренности и фальши. Дети становятся завистливыми, вспыльчивыми и нервными, не признают дисциплины ни в семье, ни в школе, ни на работе».

При этих словах адвокат взглянул на Хасана.

— Понимаешь? Все это есть в Джевдете. Он не хочет идти ни в школу, ни туда, где пришлось бы много трудиться.

Он продолжал читать про себя: «…Если они одаренные, то это кончается плохо. Иногда они даже примыкают к политическим заговорщикам, становятся мятежниками». Тут он остановился. «Мятежниками… Разве мятежники — дурные люди? Вовсе не обязательно». Он вспомнил Ататюрка. «Разве он и его соратники были плохими людьми?.. Нет, конечно! И Мустафа Кемаль-паша доказал это».

Он снова стал читать вслух:

— «…Так как они не могут подчиниться правилам, которые они считают несправедливыми и невыносимыми, то, стремясь уже в молодые годы к независимости, убегают из дома. Эта болезнь называется паранойя. Обычно бегство происходит в период наступления совершеннолетия, потому что в это время чувство собственного достоинства у них развито особенно сильно. Подростку кажется, что никто его не понимает, ему ненавистны окружающие и условности жизни».

Адвокат захлопнул книгу.

— Так вот. Твой друг болен. Допустим, не опасно: он вовсе не сумасшедший. Постой, не волнуйся, может быть, в такой степени и мы все больны, только не замечаем этого. Ничего страшного нет, но мы обязаны спасти его от худшего. И мы сделаем это общими усилиями. Представь себе, что ты врач. Разве врач сердится на больного за то, что тот болен? Мы тоже должны держать себя с нашим Джевдетом, как врачи, не должны сердиться на него и обижаться на его поступки. Так ведь?

У Хасана отлегло от сердца.

— Правильно, — сказал он.

— А если правильно, мы должны терпеливо наблюдать за ним. И ты и Кости не упускайте его из виду. Он хочет убежать в Америку? Оставьте его в покое, пусть едет на здоровье… если сможет!

— А разве не сможет?

— Конечно, нет. Он думает, что в жизни желания исполняются так же легко, как в приключенческих романах или в кино. Жизнь сама выбьет эту чепуху из его головы. И тогда…

— …придем мы. Поверьте, я хорошо понимаю Джевдета. Он все равно будет скрываться от нас.

— Может быть. Но лишь в том случае, если вы станете над ним смеяться и приставать с глупыми вопросами вроде: «Что я вижу? Мы думали, ты уже в Америке!» Но если вы будете вести себя так, словно ничего не знаете…

Хасан встал.

— В таком случае мне надо увидеть Кости. Я скажу и ему об этом.

— Скажи обязательно.

— Будьте здоровы! До свидания!

— До свидания. Желаю успеха.

А в это время ничего не ведавший Джевдет и маленькая босоногая цыганка Джеврие стояли в порту, в толпе провожающих, и в немом восхищении глазели на двухтрубный норвежский лайнер, который они приняли за американский.

Огромный белый пароход, выпуская светло-серый дымок из своих труб, словно застыл в темноте ночи под безлунным, усыпанным звездами небом.