Преступления могло не быть!

— Я чувствовал себя самостоятельным человеком, не таким, как другие, а сильным, смелым, особенным. В кармане у меня лежала густая пачка сторублевок, я хорошо питался и кое-что приобрел из одежды. Такая жизнь мне нравилась все больше и больше. Но «счастье» оказалось коротким. Арестовали моих друзей, а потом и меня. Так я впервые получил срок.

Однако нашлись сердобольные люди, пожалели, мол, юн, под дурное влияние попал. Рано его держать за тюремной оградой, на воле одумается, исправится. Даниил покаялся, доказывая, что он чуть ли не заново родился и… не устояла строгая Фемида.

Очутился Даниил через несколько месяцев на свободе — отсидел одну пятую положенного срока. Тут бы, вдохнув полной грудью свежий воздух, дать клятву: пошалил, хватит. Туманно и где-то далеко в подсознании промелькнула эта мысль, не пробудив желания действовать разумно. В сущности, таких советов ему никто не давал, он вышел из тюрьмы и остался с самим собой наедине.

И Даниил шатался по улицам города, беспечно насвистывая воровскую песню. И на все ему наплевать. На родных, на знакомых, на друзей — один на всем белом свете. Вольный, как птица.

Кончилась война. По-разному отмечали люди день Девятого мая. Радовались все, что наступил мир, пришла победа. И когда все ликовало, когда солнце было по-весеннему так ласково, Даниил со своими подручными готовил новое преступление. Именно девятого мая он и его «дружки» проникли в поезд и на ходу пытались ограбить контейнер. Их схватили. Целые эшелоны людей с медалями и орденами на гимнастерках возвращались после долгих лет войны домой, а Даниил этапным порядком ехал в колонию. Смотрел через зарешеченное окно вслед уходящим эшелонам и думал: «Вот так и батька едет. А приедет, что ему скажут?»

Даниил написал просьбу о помиловании, еще и еще раз покаялся, и ему опять поверили.

Затем он уехал в Чирчик, послонялся по городу, познакомился с местными «дружками». Те нацелили Дана на «объект», но «операция» провалилась, воры были схвачены. Даниил угодил в тюрьму и был освобожден после отбытия срока. Ему исполнилось двадцать лет. Через семнадцать дней после освобождения он вновь совершает преступление: вскрывает в Актюбинске сейф, за что получает десять лет. И снова тюрьма.

ТРУДНАЯ ДОРОГА

Работа теперь у Даниила тяжелая — откапывать и закапывать трубы. А преступления, совершенные им, еще тяжелее. Люди, обиженные и обворованные Даном, разве менее наказаны? Дан работал ожесточенно, покрикивал на лентяев, терпеть не мог халтурщиков, лодырей, лежебок.

Даниил не выдерживает и неожиданно восклицает:

— Сколько один я вреда причинил, мне даже самому жутко становится! А они думали обо мне: ведь человек, нельзя с ним так круто.

Он смущенно смотрит мне в глаза, ему не хочется видеть осуждение.

— Боже мой, думал я, какой гуманный суд у нас! А не во вред ли такая мягкость? Я просил пощады, а получив ее, вновь брался за кастет. Знай об этом мои «сподвижники», отвернулись бы! Хлюпик, пижон, фраер! Двуличных и бандиты не любят.

— Вам не надоело слушать? — вдруг спросил Даниил. — Да вы, журналисты, народ терпеливый. Много темного в моей жизни. Стыдно, стыдно жены, людей… Выйди, Тая, не слушай, самому тошно. Вы бы лучше не записывали, — обратился ко мне Пантелеев.

— Я тогда считал себя смелым, отчаянным. На честных работяг смотрел с презрением. Салажата. Руки от работы ныли, но самолюбие, гордость заставляли меня трудиться не хуже других. Как вспомню про вольную жизнь, в карманах денег полно, хочешь в ресторан, а хочешь в мягком вагоне и в любой город. А тут трубы таскай, в земле копайся.

Морозы, снег, тайга. Был лесорубом, каменщиком, плотником. Сколотил бригаду. В ней оказалось немало таких, как я. Объявился у них заводила; страх на всех нагонял. Бородач с кошачьими глазами. Скажет не ходить на работу, никто не идет и баста. У него и прозвище — Кот.

Тот день никогда не забыть мне. На улице стоял трескучий мороз. Кот скомандовал: «По нарам!» Все улеглись, лежат вверх лицом, в потолок глаза вперили. К тому времени подвезли кирпич, разгружать надо. Сам начальник пришел просить нас, мол, помогите. Кое-кто хотел слезать с нар, но Кот гаркнул:

— Лежать! Пусть сам сгружает!

Тут я не выдержал. Вмиг оказался возле главаря, схватил его за бороду. Он взвыл от боли, соскочил с нар и уставился на меня дикими глазами:

— Ты откуда такой фрукт?

Кот угрожающе поднял огромные кулачищи, но я его опередил и ударил в переносицу. Он упал навзничь. Ярость ослепила меня. Избивал его коваными сапожищами, он извивался у моих ног, и я опомнился лишь тогда, когда он жалобно простонал:

— Хватит!

Теперь я стал полным хозяином над этими людьми.

— Ну, чего стоите, пошли разгружать!

Ни один не остался в бараке. Работали ребята, как львы, да и я старался. А когда кончили, подошел ко мне начальник, смотрит ласково:

— Спасибо, выручил!